Анна Данилова - Когда меня не стало

Ей казалось, что стоит только открыть глаза, и она увидит рядом с собой на подушке ЕГО драгоценную голову; мужчина, которого она любила, будет улыбаться во сне, а потом он проснется и обнимет ее, они будут долго разговаривать, шутить и смеяться, а затем он поцелует ее нежно и скажет, что постель – это ложе для избранных…

Она готова была отдать жизнь за одно только утро с Максом.

Но его больше не было.

Его тело, разорванное на куски, пребывало теперь где-нибудь в морге, на ледяном цинковом столе, и патологоанатом в замызганном, порыжевшем от остывающей крови фартуке наверняка выпьет рюмку-другую за упокой души Макса Лермана, известного в городе адвоката.

Он звал ее ласково Зу-Зу. «Изабелла Лерман – звучит несексуально, – заявил Макс в их брачную ночь, пытаясь расшнуровать ее сложное платье из английской сетки и венецианских кружев, – безусловно, это красиво и пышно, в этом сочетании чувствуется нечто итальянско-еврейское, но мне нужна женщина, от имени которой так же, как от ее тела, исходят тепло и страсть. Поэтому я буду звать тебя Зу-Зу».

Справа от нее происходило какое-то активное движение, кто-то яростно сопел и всхлипывал, кровать ходила ходуном. Но это была не ЕЕ кровать. И эти двое (а то, что их было двое, она просто почувствовала), казалось, не обращали на нее никакого внимания. Они предавались тому, что в обществе нормальных людей называется любовью. Но любовью здесь и не пахло. Здесь пахло гарью, старым тряпьем; тошнотворный запах впитался в стены, и истребить его было уже невозможно.

Она не знала, сколько времени пролежала на этой кровати или тюфяке, на этом ложе, которому она должна быть благодарна хотя бы за то, что оно позволило ее телу отдохнуть и набраться сил.

Но мозг работал вполсилы. Она так и не поняла, где находится и кто рядом с ней. Хотя звук взрыва, который потряс несколько центральных кварталов города, она помнила хорошо… И она знала, что не забудет его никогда. Это взорвалась машина Макса как раз в тот момент, когда он собирался сесть в нее, чтобы подождать Зу-Зу. А что делала в это время Изабелла?

Розовый туман заполнил все видимое пространство: Зу-Зу с ужасом вспоминала их последний день.

– Какие запонки мне лучше надеть?

Макс казался взвинченным. Он много работал, у него никогда не было недостатка в клиентах. Он стал приходить все позже и позже. Зу-Зу ревновала его к клиентам, ей казалось несправедливым, что им, этим людям, которые обращались к ее мужу со своими проблемами, он отдает большую часть своего времени. «Хочешь, я буду тоже платить тебе за то, чтобы ты выслушал меня, Макс, у меня ведь тоже имеются проблемы, и хотя я ЕЩЕ никого не убила, не ограбила и не изнасиловала, но и мне время от времени нужен адвокат. И пусть это будешь ты, Макс». Он так нежно улыбался ей, брал ее голову в руки и целовал ее губы. И она была несказанно счастлива. Но когда он утром, уже стоя перед зеркалом, надевал шляпу или поправлял галстук, готовясь выйти из дома, ей становилось невыносимо тоскливо от надвигающегося ужаса одиночества. Он говорил ей еще тогда, что она так переживает их каждодневные расставания лишь потому, что любит его, но «любовь проходит или ослабевает независимо от нас…». Как же он ошибался!

Когда за ним закрывалась дверь, Зу-Зу подбегала к окну и провожала его взглядом до машины, и, только дождавшись, когда серебристая «Мазда» скроется за углом дома, брела в ванную, вставала под душ и тихонько скулила… Без Макса жизнь казалась ей пустой и бессмысленной. Она слонялась по огромной квартире, закутанная в махровый халат, останавливалась в спальне перед кроватью, подолгу рассматривая сбитые в ком простыни, вспоминая Макса, затем садилась перед остывающим кофейником на кухне и очищала машинально апельсин за апельсином, пока часы в гостиной не пробивали десять. В это время приходила домработница Катя – женщина без возраста, худая, энергичная, немногословная, но, безусловно, умная. Ум сквозил в ее взгляде, которым она редко удосуживала Изабеллу, но в котором читалось так много всего, начиная от презрения и кончая явной укоризной. Изабелла была бы рада поговорить с Катей, но диалога все равно бы не получилось, она это чувствовала…

– Так какие запонки мне надеть?

– Вот эти. – Зу-Зу достала из шкатулки запонки – крохотные веера из трех карт, выполненных из слоновой кости и закрепленных на золотых пластинах: стилизованные пики, черви, бубны…

– Жаль, что вы, женщины, не носите запонки, ты, Зу-Зу, и спала бы с запонками… И что ты в них только находишь?

Макс был высокий, рыжеватый и светлокожий мужчина с большими, слегка навыкате, выразительными карими глазами и крупным ртом. Он был красив, ироничен, остер на язык, быстр в движениях, нежен в любви… Зу-Зу жалела, что так и не увидела его на процессах. «Возьми меня с собой». – «Мужчина зарезал женщину, это неэстетично. Сиди дома и жди меня. Приеду – расскажу». И он рассказывал. После ужина, когда они валялись на диване в гостиной, он очень эмоционально и весело, словно речь шла о только что просмотренном им фильме, рассказывал о том, как ему удалось сбить с толку строгого прокурора и выманить у свидетелей путем кажущихся на первый взгляд не связанными между собой вопросов нужную ему информацию. В такие минуты он казался ей просто мальчиком, он смешно и ненатурально хмурил брови, щурил глаза, его лицо по нескольку раз за одну минуту меняло свое выражение, а нежный румянец придавал ему особую трогательность… Он запускал белые тонкие пальцы в свои золотистые мягкие кудри и хохотал, видя слезы в глазах Зу-Зу: «Слушай, но это же просто глупо – так реагировать на мой рассказ. Ты не должна быть такой тонкокожей, ведь ты жена адвоката, ты моя жена, жена Максима Лермана… нет, это звучит слишком официально: ты мой зверек, моя девочка, моя женщина… и я обожаю тебя… твои коротко остриженные волосы, все сто восемьдесят сантиметров твоего гибкого и стройного тела, твои длинные руки и ноги, длинную шею, длинные глаза…» – «Длинные глаза, это как?» – «У тебя действительно длинные глаза, похожие на туловища длинных и изящных рыбок…»

…Она исторгла стон. Она готова была рычать. Нет, он не мог вот так оставить ее, бросить, отдать на растерзание толпы! Ведь она только-только вошла во взрослую жизнь, она еще незнакома с ее законами. Она еще такая тонкокожая.

Слезы покатились из закрытых глаз. Но открывать их она пока не собиралась. Она была не готова родиться еще раз. И если первый раз она родилась для счастья, то сегодня ее воскресили для горя. «И почему только я не взорвалась вместе с ним?»