Анна Данилова - Хроники Розмари

– Почему именно на гвоздике? – Аникеев смеялся одними глазами. Но ему все равно доставляло удовольствие слушать Дину. Надо же, какая бурная фантазия у девчонки!

– Не смешно. Словом, она заказывает копии ключей. Сосед уезжает в Африку, а соседка потихоньку сдает его квартиру. Пусть она делает это редко, но все равно… Я уверена, что никто из родственников Неудачиной не знаком с хозяином квартиры… И знаете почему? Да потому, что эта квартира должна быть для убийцы, планирующего убийство, – нейтральной!

– Значит, соседка просто испугалась, когда услышала звуки? И не потому, что удивилась, зная, что там никого не должно было быть. А именно потому, что она сама сдала эту квартиру Неудачиной и как бы несла ответственность за это…

– Вот именно!

Чагин закурил. Он вообще сидел молча и только слушал.

– Предполагаешь, – Аникеев и не заметил, как стал обращаться к Дине на «ты», – что Неудачину убил ее любовник?

– Ну не брат же, не сват… Во всяком случае, ее убил мужчина, а в каких отношениях они были, откуда мне знать, я всего лишь предполагаю. Но только из-за любви, страсти женщина готова на все. Она потеряла голову, раз решила обратиться к Чагину, который ей вообще никто, за деньгами. Сочинила дурацкую историю про болезнь Розмари…

Она осеклась и бросила осторожный взгляд на Чагина. Но тот никак не прореагировал на ее слова.

– Так что – ищите мужчину! Понимаете, поскольку я оказалась втянутой в эту историю, пусть и косвенно, мне бы хотелось, чтобы все поскорее выяснилось и убийцу нашли… Но согласитесь: пятьдесят тысяч долларов – вполне подходящий мотив для убийства. Все сходится.

– У тебя, Дина, ясная голова, и ты вполне логично рассуждаешь. Но раз ты такая… с фантазией, тогда, может, ответишь мне на один вопрос, который не дает мне покоя?

– Какой еще вопрос? – Брови ее нахмурились. Аникеев подумал: Чагину повезло, что он встретил такую девушку. И красивая, и честная. Просто уникум какой-то!

– Вот представь. Ты – Неудачина.

– Ничего себе…

– Вот ты входишь в квартиру. На тебе – куртка, берет, шарф, перчатки. Ты, разумеется, обута. На дворе – зима. Твои действия? С чего ты начнешь раздеваться, разуваться…

– Понятно. Я захожу, кладу пакет, если он, конечно, есть, вместе с сумкой на полку или на стул, не знаю, что там еще в передней. Снимаю перчатки, берет… или сначала берет, потом перчатки… нет, все же сначала перчатки, а потом уже берет, затем снимаю сапоги, расстегиваю куртку…

– Дело в том, что она была в перчатках. Без сапог, но в берете, куртке и, главное, повторяю, в перчатках. Почему она не сняла перчатки?

– Знаете, а ведь это очень сложный вопрос, – неожиданно сказала Дина. – Это на первый взгляд может показаться, что перчатки на трупе – мелочь. На самом деле все не случайно… Обещаю вам, что подумаю об этом хорошенько. А когда придумаю – позвоню.

Она говорила об этом настолько серьезно, что Аникеев в который раз был удивлен, потрясен этой необычной девушкой. И она с такими мозгами – в прислугах? Не может быть!

Он вежливо поблагодарил молодых людей за помощь, взяв с них слово без его ведома никуда не отлучаться. Больше того, они решили, что для пользы дела им полезно побывать на похоронах Алевтины, понаблюдать за мужчинами, которые придут попрощаться с молодой женщиной, возможно, со своей любовницей.

Расставшись с Чагиным и его интересной спутницей, Аникеев в прекрасном расположении духа позвонил домой, жене Наде. Номер не отвечал. Борис вдруг подумал о том, как же он все-таки зависит от своей жены, от женщины, к которой успел так привязаться и которую любит, оказывается, больше жизни. Она не отвечает на звонок, а он уже и места себе не находит… Он заказал грибную лапшу и отбивную и перезвонил Наде через четверть часа. На этот раз она отозвалась. Но голос у нее был какой-то тихий, слабый. Она сказала, что была в поликлинике, на приеме у врача-гинеколога. «Знаешь, милый, кажется, мне не придется долго заниматься танцами… У нас будет ребенок…» И замерла, затихла, словно в ожидании приговора. Аникеев и сам онемел, его горло окаменело, стало трудно дышать. Огромное теплое счастье потоком хлынуло в грудь, а глаза увлажнились.

– Надя? Ты слышишь меня?.. – прошептал он в трубку, пряча от посетителей гостиничного ресторана свои счастливые глаза. – Надя… Ты не представляешь себе, как я рад!..

В трубке вздохнули с облегчением.

– Я люблю тебя, слышишь? – еще тише проговорил Аникеев в трубку, стыдясь своих слов, словно здесь, в ресторане, он не должен вообще говорить о своей жене, о своем счастье, о своей любви.

– Я тоже… Пойду на рынок, куплю яблок… – уже более спокойным тоном сказала Надя. – А как у тебя дела? Продвигаются?

– Отлично. Думаю, через пару дней я вернусь…

Он и сам не знал, откуда в нем такая уверенность.

– Знаешь, у меня отличные помощники…

А через два часа он уже встретился в кафе «Ирландский клуб» с человеком по фамилии Сторожев. По оперативным сведениям, полученным им от своих саратовских коллег, Сторожев Михаил Сергеевич был близким другом Неудачиной. Аникееву в тот день явно везло – любовник Неудачиной легко пошел на контакт, рассказал про свою подружку все, что мог. Во всяком случае, Борис узнал о жертве не так уж и мало. Со слов Сторожева, Алевтина была девушкой не простой, обидчивой, вспыльчивой и одновременно – скрытной. Терпеть не могла свою хозяйку, Людмилу, у которой проработала несколько лет продавцом кожаных курток и от которой у нее так и не хватило духу уйти из страха остаться совсем без работы. Алевтина была терпеливой, работящей, экономной, в еде предпочитала макароны… Сторожев, рассказывая о своей погибшей возлюбленной, говорил быстро, высказывал все, что приходило на ум, словно опережая вопросы следователя и искренне веря, что его откровенность и исчерпывающий рассказ о Неудачиной могут помочь следствию, даже при упоминании о кулинарных предпочтениях вроде макарон с подливой. Одевалась просто, очень любила красный цвет, но считала его цветом праздника, торжественности. Мечтала скопить денег и открыть свою торговую точку, чтобы не зависеть от хозяйки и самой распоряжаться своей жизнью.

– Знаете, она спала и видела, как вместо нее за прилавком стоит нанятая ею продавщица… Думаю, что об этом мечтают все девушки, мерзнущие в валенках на морозе, продавая чужой товар, – пожал плечами погрустневший Сторожев.

– Она выпивала?

– Не так чтобы очень, но успела немного пристраститься, там же, на рынке, где все потихоньку попивают, сначала чтобы не замерзнуть, а потом – для настроения. Я знаю многих девушек, которые начали с пива, а потом от водки докатились до лечебницы.

– Как вы полагаете, зачем она поехала в Москву?