Харлан Кобен - Вне игры

Майрон кивнул. Он отлично понимал.

– Можно тебя кое о чем спросить?

– Валяй.

– Зачем тебе все эти колечки и наколки?

Баскетболист улыбнулся:

– Они тебя достают?

– Нет. Просто любопытно.

– Скажем так – я от них тащусь, – объяснил Терри. – Тебя это устроит?

– Да.

– Но ты этому не очень веришь?

– Пожалуй, нет.

– Мне и вправду нравятся эти штучки. Но правильный ответ – бизнес.

– Бизнес?

– Да. Все ради него. Для заколачивания денег. Больших денег. Знаешь, сколько я зарабатываю на рекламе? Кучу баксов. Почему? Потому что скандальность продается. Возьми хоть Диона. Или Родмана. Чем психованнее я себя веду, тем больше мне платят.

– Значит, ты прикидываешься?

– По большей части. Я люблю шокировать людей, это у меня в крови. Но в основном я стараюсь для прессы.

– Пресса смешивает тебя с грязью, – заметил Майрон.

– Не важно. Если они обо мне пишут, значит, делают мне деньги. Все очень просто. – Он улыбнулся. – Открыть тебе еще один секрет? Пресса – самое тупое животное на свете. Знаешь, что я намерен выкинуть в один прекрасный день? Я сниму с себя свои колечки и выряжусь пай-мальчиком. Буду вежливо отвечать на вопросы, начну говорить только «да, сэр» и «да, мэм», пороть чушь насчет духа солидарности в команде и прочее дерьмо, которое они так обожают. Как ты думаешь, что произойдет? Те же самые козлы, утверждающие, будто я разрушаю целостность игры, станут целовать мне зад, словно я новый Бларни-стоун. [7] Легендарный камень в ирландском замке Бларни. По народному поверью, «кто камень этот поцелует, тот слова дар приобретет». Раструбят о моем чудесном превращении. Сделают меня героем. И все потому, что я решил сменить пластинку.

Терри Коллинз расплылся в широкой улыбке. Майрон пробормотал:

– Да, ты парень не промах.

Хозяин дома повернулся к воде. Болитар молча смотрел на него со стороны. Не все, что сказал его собеседник, звучало справедливо. Кое-что требовало уточнения. Он не лгал, но и не говорил всей правды – а может, не хотел в ней признаваться. Терри действительно страдал. Он искренне верил, что его никто не любит, а это уязвляет любого человека. Ты чувствуешь боль, гложущую тебя внутри. И поэтому инстинктивно начинаешь прятаться и строить вокруг себя защиту. Самое скверное, что во многом Терри был прав. Кто обратил бы на него внимание, не будь он профессиональным баскетболистом? И кем бы он стал сейчас, если бы не его способность играть в эту детскую игру? Терри напоминал красивую девушку, всю жизнь мечтающую о том, чтобы кто-нибудь оценил ее душу, тогда как все парни липнут к ней только потому, что у нее смазливое личико. Стань она уродиной, никто и пальцем не шевельнет, желая поскрести поглубже и обнаружить внутреннюю красоту. Потеряй Терри Коллинз свои физические качества, и с ним произойдет то же самое.

В общем, он не был ни бесшабашным шалопаем, которым прикидывался перед публикой, ни глубокомысленным философом, каким предстал перед Майроном. Болитар не очень разбирался в психологии, но сознавал, что все эти пирсинги и татуировки не сводились лишь к бизнесу. Слишком простое объяснение для столь саморазрушительной причуды. За поступками Терри крылись куда более сложные мотивы. Майрон понимал их, он сам когда-то был суперзвездой, но многого не знал, поскольку вырос в иной среде.

Терри прервал затянувшееся молчание.

– А теперь я задам тебе вопрос, – произнес он. – Кто ты на самом деле?

– В смысле? Здесь, в твоем доме…

– Нет, в команде. Послушай, парень, я видел тебя, когда ты играл в колледже за молодежную сборную. Ты классно выступал. Но это было давно. Теперь ты уже не тот, и мы оба это знаем. Возьми хоть последнюю тренировку.

Майрон попытался скрыть изумление. Неужели он говорит о той самой тренировке? Да, о ней. Конечно, Терри абсолютно прав. Господи, разве он не помнит время, когда сам являлся лучшим игроком команды? Когда выставленный против них второй состав из кожи вон лез, а их первая пятерка играла с прохладцей и почти шутя, не прилагая усилий? И как парни из второй пятерки наивно пыжились, думая, что могут составить им конкуренцию, тогда как они просто валяли дурака, отдыхая от настоящих схваток? Не говоря уже о том, что Майрон тогда был юниором. Он играл максимум двадцать пять матчей за сезон, а эти профи – не менее сотни, и с куда более опытным противником.

И он надеялся стать одним из них? Кого он хотел обмануть?

– Просто решил попробовать, – пробормотал Майрон.

– Не смог устоять, да?

Болитар ничего не ответил.

– Да, чуть не забыл, – добавил Терри. – Я слышал, ты в дружбе с какой-то шишкой из «Лок-Хорн секьюритиз»?

– Верно.

– Это не тот кусок белой говядины, с которым ты говорил после игры?

Майрон кивнул:

– Его зовут Уиндзор.

– Ты в курсе, что Проба работает на Уолл-стрит?

– Да.

– Так вот, Проба хочет сменить работу. Твой друг не поможет ей?

Майрон пожал плечами:

– Я у него спрошу. – Уиндзор наверняка оценит ее взгляды на роль секса в древних цивилизациях. – А где она работает?

– В маленькой компании. Называется «Братья Киммел». Но ей нужно продвижение, понимаешь? Боссы не собираются сделать ее партнером, хотя она рвет для них задницу.

Терри говорил что-то еще, но Майрон не слушал. «Братья Киммел». Он сразу вспомнил эту фирму. Когда он нажал кнопку повторного набора на телефоне Грега, женский голос ответил: «Братья Киммел». А Проба сообщила Майрону, что не общалась с Грегом уже пару месяцев.

Совпадение? Вряд ли.

Проба уже ушла.

– Она приходила ради тебя, – объяснил Терри. – А когда дело сорвалось, сразу удалилась. Завтра утром ей на работу.

Майрон взглянул на часы. Половина двенадцатого. Какой длинный день. Пора и отдохнуть. Он пожелал Терри спокойной ночи и направился к своему «форду-таурусу». У машины, прислонившись к капоту и скрестив руки на груди, стояла Одри. Легкость и непосредственность.

– Ты едешь к Джессике? – спросила она.

– Да.

– Подбросишь?

– Садись.

По губам Одри скользнула та же улыбка, которую Майрон заметил на тренировке. Тогда он подумал, будто она поражена его игрой, теперь ему стало ясно, что ее лицо выражало не столько удивление, сколько насмешку. Он молча открыл дверцу. Одри сняла куртку и положила ее на заднее сиденье. Майрон сделал то же самое. На Одри остался темно-зеленый джемпер с воротником под горло. Она отвернула «хомут» воротника, спустив его пониже, потом сняла жемчуг и засунула в карман джинсов. Майрон завел автомобиль.

– Кажется, я начинаю понимать, что к чему! – бросила Одри.

Майрону не понравились сухие нотки в ее голосе. Они звучали очень властно. Он не сомневался, что на самом деле Одри не нуждалась в том, чтобы он подбросил ее до дома. Она хотела побеседовать с ним с глазу на глаз. Это было скверно. Он добродушно улыбнулся и спросил: