Андрей Воронин - Инструктор спецназа ГРУ

— Это мысль, — сказал Сорокин. — Надо только подумать, куда.

— Придумаем, — пообещал Илларион. — Есть же у нее какие-нибудь подруги.

Некоторое время они молчали. Мещеряков закурил и предложил сигарету Сорокину. Теперь они дымили вдвоем, пуская дым в окошко.

— Кстати, — сказал вдруг Илларион, — я все думаю про Алехина.

— И что ты про него думаешь? — поинтересовался Мещеряков.

— Я почти уверен, что он вез Рахлину что-то очень важное, какую-то улику против Северцева и его покровителя.

— Похоже на то, да что толку? Алехин убит, улика пропала. Скорее всего, на нее наложил лапу все тот же Северцев. — В свете последних событий это вызывает некоторые сомнения, — возразил Забродов. — Возможно, Рахлин был убит именно потому, что его противники не нашли то, что вез Алехин, и решили, что посылка уже у него.

— А может, она и была у него? Может быть, он придерживал полученные данные, торговался, например? Ну, пусть не торговался, а выжидал наиболее удобного момента, чтобы нанести удар наверняка… Или Алехин просто зашвырнул это дело куда-нибудь подальше, в какое-нибудь болото…

— Все может быть. Но есть еще-один вариант. Машину Алехина так и не нашли… Ты ведь знаешь, Андрей, что мы с ним какое-то время работали бок о бок.

— В Кабуле, — уточнил Мещеряков.

— Ага… Так вот, парень он был способный, нравился мне очень, и я ему кое-что иногда показывал — так, маленькие хитрости, секреты домашней хозяйки. Ты знаешь, что у меня в «лендровере» есть тайник?

— Откуда мне это знать?

— Теперь знаешь. Как-нибудь на досуге я тебе разрешу его поискать, и ставлю свой израильский бронежилет против твоей «беретты», что ты его не найдешь.

— Не нужен мне твой бронежилет.

— Сказки лучше, что жалко «беретты».

— Ну и жалко, только при чем тут Алехин?

— Алехин тут при том, что я ему этот тайничок показал. Очень он ему тогда понравился.

— Ты думаешь, что груз все еще может быть в его машине?

— Именно, Андрюша, друг ты мой дорогой!

— Но машины-то нет.

— Знаешь, когда я сегодня принимал грязевую ванну в карьере, мне в голову пришла одна мысль. То есть мыслей было хоть отбавляй, но они к делу не относятся. Так вот: а нет ли поблизости от генеральской дачи какого-нибудь карьера или на худой конец реки?

— Болото там есть, — сказал Мещеряков.

— От дороги далеко?

— Дорога насыпная, прямо через болото. Постой, постой…

— Вот же черт головастый! — восхитился Сорокин.

— Наконец хоть кто-то оценил меня по достоинству, — скромно сказал Илларион.

Он свернул в неосвещенный двор, резко снизив скорость, и осторожно повел машину по разбитому корявому асфальту, вместе с полковниками старательно вглядываясь в таблички на дверях подъездов, тускло подсвеченные слабыми лампочками.

— Можете не портить глаза, — сказал вдруг Сорокин. — Они уже здесь.

И он указал на стоявшую через два подъезда от них милицейскую «девятку». В кабине никого не было.

Капитан Рябцев пребывал в дурном настроении. Полученный по телефону нагоняй отнюдь не способствовал улучшению его душевного состояния, которое и без того было достаточно паршивым. В этом вонючем деле с самого начала все пошло наперекосяк. Дался хозяину этот Забродов! Не тронь дерьмо — не придется морщиться. А многоуважаемый Дмитрий Антонович влез в это самое дерьмо по уши. Поперся к Забродову сам, привык, что перед ним все на задних лапках ходят — как же, хозяин! А теперь, небось, обгадился с головы до ног…

А крайний кто? Конечно, Рябцев! Наворотили, наследили, нагадили во всех углах, а Рябцеву разгребать. Вот волки!

Нашли молодого — песни петь. И Климова эта, соплячка, стерва, уперлась, как баран, трактором не своротишь. Теперь ей, конечно, одна дорога — за Забродовым следом. Она, дура, молчать не станет, ума у нее на это не хватит. Не дело, а какая-то покойницкая: ни одного живого человека, сплошные трупы — и потерпевшие, и обвиняемые, и свидетели. Интересно, как это Генеральному прокурору понравится — он-то у Северцева, кажется, зарплату не получает.

А ведь, если все фигуранты дела померли, кого станут спрашивать? Рябцев похолодел. Его и будут спрашивать, кого же еще! Все ниточки к нему ведут. И как эти ниточки проще всего обрезать? Ну-ка, кто с трех раз угадает? Правильно, мальчик, на тебе конфетку. Замочить капитана Рябцева, вот и вся недолга! Погиб, мол, при исполнении…

И, главное, ничего же не сделаешь! Климову и ту увезли. Сам же и отправил к хозяину на дачу — такой был приказ. Сам-то, Северцев, шастает где-то по своим делам, а дела у него, брат ты мой, такие, что лучше и не знать. Рахлина вон застрелили.

Ну, пока что я ему, допустим, нужен. Климова молчит, Забродова не нашли ни живого, ни мертвого, так что со мной ему еще работать и работать. И работать надо хорошо — глядишь, и пронесет. Как же эту Климову прижать, чтобы протокол подписала? Северцева до утра не будет, а его промыватели мозгов без него Климову пальцем не тронут: любит Дмитрий Антоныч при процедурах присутствовать, хлебом его не корми… А время-то идет. То, что труп Забродова не нашли, — это, братцы, хуже некуда. А ну как он живой? Жангалиев этот — дурак, он Забродова в деле толком не видел, хотя, похоже, и вышло у них там что-то, о чем майор помалкивает. Стесняется, видать, волчина. И то, что он Забродова пристрелил, вилами по воде писано. Трупа-то нет…

Капитан крякнул, раздавил в переполненной пепельнице окурок и взялся за телефонную трубку. У нее, у Климовой, пацан ведь еще остался… Будут показания, непременно будут. Он набрал номер и стал ждать, слушая длинные гудки. Опять они на Казанском баб снимают…

Ковалев и Губин вовсе не снимали баб, а на Казанский еще даже и не заезжали, хотя в их культурной программе такой пункт значился. Честно говоря, они туда и ехали, но обстоятельства сложились таким образом, что пришлось задержаться.

Обстоятельства эти высветились светом фар их «девятки», когда они свернули в боковую улицу, чтобы срезать угол по дороге к вокзалу. Какой-то мужик, обхватив руками ствол молодой липы и широко раскинув ноги, отдыхал мордой вниз прямо на газоне. Левая нога его при этом далеко свесилась с бордюра на проезжую часть. Нога была в светлом носке, а туфель валялся поблизости.

— Жмурик, что ли? — притормаживая, спросил пугливый Губин.

— Да хрен его знает, — недовольный задержкой, буркнул Ковалев. — Надо посмотреть.

Задержка сейчас была не в жилу: Ковалев настроился на другое. Один знакомый коммерсант-ларечник угостил его сегодня каким-то экзотическим фруктом, о название которого можно было сломать язык. Называлась эта зеленая волосатая дрянь, кажись, фейхоа или как-то очень похоже — не название, а чистая матерщина. Ларечник клялся и божился, что матерный этот фрукт творит с потенцией просто чудеса. На потенцию Ковалев никогда не жаловался, но попробовать было жуть как интересно, поэтому подношение он принял и заглотал, толком даже не разобравшись, кислое оно там или сладкое. Заглотал прямо перед дежурством, чтобы было чем удивить Зойку.