Анне Хольт - Что моё, то моё

Он приказал ей подняться с постели и умыться. Она повиновалась, действуя как автомат: медленно поплелась к раковине, сняла с себя всю одежду. Намылила тело и обтёрлась какими-то тряпками. Надела чистые трусы, полинявшие от стирки, бледно-зелёного цвета, со слоном спереди. Он рассмеялся. Трусы были велики, и она была такая смешная, когда повернулась к нему, худая и бледная, поддерживая за хобот слона на спадающих трусах.

Потом он выстирал её одежду. Гладить не стал, Эмили и так должна быть благодарна. И вот теперь она по-прежнему лежит в одних трусах, одежда валяется рядом с ней на кровати.

– Эй! – грубо крикнул он, открыв дверь. – Ты жива там?

Тишина.

Чёртова пигалица не желает отвечать.

Она напомнила ему девчонку, с которой он ходил в начальную школу. Они готовили спектакль, мать сшила ему костюм. Она даже собиралась прийти посмотреть, как он будет выступать. Ему досталась незавидная роль. Он должен был играть серого гуся, произнести всего-то две реплики. А костюм получился не совсем удачным: крылья были сделаны из картона, и одно из них, пока он был на сцене, вдруг отвалилось. Все смеялись. Смеялись над ним! Самая красивая девочка, – это её он вспомнил, глядя на Эмили, – была лебедем. Она была вся в белых перьях из шёлковой бумаги. Двигаясь по сцене, она запнулась за отвалившееся крыло, упала в зал и сильно разбилась.

Мать так и не появилась и не объяснила, почему не пришла. Он вернулся домой, а она сидела на кухне и читала. Она даже не взглянула на него, когда он пожелал ей спокойной ночи. Бабушка приготовила ему бутерброд и налила стакан воды. На следующий день она заставила его сходить в больницу к девочке и извиниться перед ней. Но разве это он был виноват?

– Эй! – Он попытался ещё раз привлечь внимание Эмили. – Ты будешь отвечать?

Под одеялом что-то зашевелилось, но не раздалось ни единого звука.

– Приведи себя в порядок, – процедил он сквозь зубы и захлопнул железную дверь.

Кромешная темнота.

Эмили знала, что она не ослепла. Он просто выключил свет.

Папа теперь наверняка перестал искать её.

Она уже точно умерла, и её похоронили.

«Мама!» – позвала она про себя.

В пятницу утром Кристиане проснулась с температурой. То есть не сама проснулась – её разбудила Ингер Йоханне, в десять минут девятого услышав тявканье Джека и удивившись, что дочка всё ещё спит. Рот ребёнка был приоткрыт, щёки покраснели.

– Больно, – пробормотала девочка, когда Ингер Йоханне потрогала её лоб. – Хочу пить.

Ингер Йоханне обрадовалась возможности остаться дома. Она надела старый спортивный костюм, позвонила на работу, а потом – матери.

– Мам, Кристиане заболела. Мы не приедем вечером.

– Ох, как жаль! Может, мне приехать сейчас?

– Нет, всё в порядке. Хотя…

Ингер Йоханне нужно было столько всего сделать! Она сможет убраться, отремонтировать единственный кухонный стул – он расшатался под весом Ингвара. Кристиане была необычным ребёнком. Она лечилась сном в прямом смысле слова. В последний раз, когда у неё была простуда, она проспала почти беспрерывно четверо суток, а потом в два часа ночи встала и заявила:

– Здорова. Сноваздорова.

Ингер Йоханне собиралась попробовать новый бальзам для волос, который ей подарила Лине, спокойно принять ванну. Но позднее ей придётся уйти.

– Мама, не могла бы ты приехать часа в два?

– Конечно, приеду, девочка моя. Кристиане ведь такая послушная, когда болеет. Я захвачу с собой вышивание и видеокассету, которую мне дала твоя тётя. Фильм старый, но, по её мнению, должен мне очень понравиться. «Стальные магнолии» с Ширли Маклейн [26] В комедийной мелодраме «Стальные магнолии» (1989, реж. Герберт Росс) знаменитая голливудская актриса Ширли Маклейн (род. 1934) играет одну из главных ролей (в остальных ролях – Джулия Роберте, Дэрил Ханна и др.). и…

– Мам, ты же знаешь, у меня здесь целая куча фильмов.

– Да, но у тебя такой… странный вкус!

Ингер Йоханне закрыла глаза:

– Никакой он не странный! У меня есть фильмы…

– Да-да, детка. У тебя немного необычный вкус. Ты должна с этим согласиться. Ты уже подстриглась? Твоя сестра стала просто красавицей, она была у этого нового парикмахера на Присенсгате, он, правда, немного странный, – мать хихикнула, – но они ведь часто бывают такими, эти парикмахеры. Однако Марие выглядит божественно.

– Я рада. Ты приедешь?

– Ровно в два. Купить что-нибудь на ужин?

– Нет, не надо. У меня в холодильнике овощной суп. Это единственное, чем можно напичкать Кристиане, когда она болеет. Там и на нас хватит.

– Отлично. До встречи!

– Пока.

…Ингер Йоханне опустила голову на надувную подушку и глубоко вздохнула от удовольствия. Пахло лимоном и ромашкой. Исак привёз эту пену для ванны из Франции. Он по-прежнему привозил ей подарки, когда возвращался из путешествий. Ингер Йоханне не понимала, зачем он это делает, но было приятно. У него хороший вкус. И куча денег.

– У меня тоже хороший вкус, – пробормотала она.

На вешалке висели три старых махровых полотенца. На одном из них ещё можно было разглядеть тигра, два остальных вытерлись до однотонно розовой пастели.

– Новые полотенца, – сказала она. – Сегодня же!

Подруги завидовали ей, что у неё такая мать. Лине любила её. «Она такая замечательная, – говорили остальные. – Она помогает тебе во всём. Такая современная! Читает, ходит в кино и в театр, а как одевается!»

Мама замечательная. Даже слишком. Она поистине сама доброта, состоит во всевозможных обществах, но с ней совершенно невозможно общаться. Может быть, из-за того, что она никогда не работала вне дома. Вся её жизнь была посвящена мужу, детям и благотворительности. Мать просто прирождённый дипломат: почти никогда не говорит прямо то, что думает. «Твой отец волнуется» означает «я до смерти боюсь за тебя», «Марие выглядит так очаровательно» переводится как «ты похожа на кучу мусора». Если мать приносила с собой стопку женских журналов, Ингер Йоханне заранее знала, что речь пойдёт о новых веяниях в моде и двадцати способах очаровать мужчину.

– У тебя ведь такая сложная работа, – говорила мама, похлопывая её по руке.

И Ингер Йоханне понимала, что мать не считает джинсы, свитер и очки, купленные четыре года назад, особо привлекательными.

Бальзам и вправду оказался замечательным. Она будто чувствовала, как повреждённые волосы набирают силу. От воды кожа покраснела. Джек спал, а из комнаты Кристиане не доносилось ни звука – на всякий случай она оставила дверь приоткрытой.

Книга об Асбьёрне Ревхайме чуть не упала в воду, она подхватила её в последний момент. Ингер Йоханне налила себе кофе и поставила термос на пол рядом с ванной.

В первой главе рассказывалось о смерти Ревхайма. Ингер Йоханне подумала, что это весьма банальное начало для биографии. У неё не возникло желания читать о гибели Ревхайма, и она быстро пролистала первую главу. Вторая была посвящена детству в Лиллестрёме.