Галина Щербакова - Трем девушкам кануть

Что тут было не понять? В редакции к теме квартирных махинаций отнеслись скептически: старо и малоинтересно. «Люди – идиоты, клюют на наживку, а каждого идиота спасать – сил не хватит. Пропажа людей? В этом что-то, конечно, есть. При условии, что найдешь хоть одного пропавшего. Вот тогда прилюдно и спросить, с кем был? Куда его закинула судьба? И так далее, по классическому варианту. Нет, правда, Юрай, найди кого-нибудь, кто канул. Вот это будет бомба, вот это будет улет».

Но ни графиня, ни Степан Петрович не находились. Он повадился ходить в старую квартиру, носил Раисе Соломоновне куриные кубики, которые она обожала, а бабе Шуре печенье «Оксфорд». В доме появлялись какие-то люди с чертежами, они стучали по стенам и обнаружили потайную дверь, которая не должна была никуда вести, но тем не менее в простенке между нижними и верхними жильцами открылась во всей красе. Массивная двустворчатая дубовая дверь. Она подавляла коммуналку своей мощью, хотя и была заложена. Кирпич в один ряд вызванивал последующую пустоту, он как бы был условен, несерьезен, являл ту самую стену, о которой в других обстоятельствах было сказано: ткни и развалится.

Баба Шура ждала «красивых мужчин», которые отвезут ее на новую квартиру, Раиса Соломоновна гордо ждала удара топором по голове.

– А что еще со мной прикажете делать? Что? Я на их шуры-муры не пойду. Разве что при условии, что они найдут мне тело Маруси.

– Господь с вами, – ответил Юрай, – может, она жива-здорова.

– Где? В каком месте такая жизнь и здоровье? Она может как угодно со мной не соглашаться, но не сообщить о себе – это у нас не принято. Мы люди воспитанные, молодой человек!

Задождило, захолодало, и надо было съездить за теплыми вещами на свою квартиру. Собрав рюкзак и чемодан, Юрай решил поплотнее присобачить фанеру, что заменяла у него разбитое окно, возился со скотчем, гвоздочками и вдруг почувствовал, что в квартире не один. Облокотившись на притолоку, высококлассные действия с фанерой наблюдал сосед – супостат-музыкант.

– Дверь была открыта, – сказал он, – а я мальчик бдительный. Сказать, что я о тебе думаю?

– Не интересует ни с какой стороны, – ответил Юрай, испытывая мучительное чувство стыда за эту свою возню и понимая, что именно по поводу фанеры и готовы высказывания у соседа.

– Как хочешь… Я понял, ты тут не живешь… Сдай комнату моему трубачу, он вставит тебе стекла, починит двери и еще платить будет…

– Ты можешь уйти? – спросил Юрай. – Можешь?

Но супостат подошел к окну и ловко вставил фанерку в пазы, а у Юрая именно это не ладилось.

– Ладно тебе, – сказал сосед. – Найду я трубачу комнату. Не проблема. Между прочим, меня зовут Егор. Вообще-то Игорь. Но это для человека с корочками красиво, а я же простой… Я даже школу не кончил. Одним словом, Егор я. Егоря. А ты кто?

– Юрай.

– Имени такого нет. Значит, ты, как и я, словами ваньку валяешь. Егоря и Юрай.

– Слушай, – вдруг неожиданно для себя спросил Юрай. – Вот ты отбабахал себе потрясную квартиру. Ты с кем имел дело?

– Да полно народу, который этим кормится. Что тебе надо?

Не сразу объяснишь, но из лютой неприязни вполне может родиться доверие. Если иметь в виду, что происхождение наших чувств – вещь вообще мистическая. Но так или иначе, а через пятнадцать минут Юрай рассказал Егору, как из одной квартиры исчезли двое стариков, а одну бабку запихнули за внуковый шкаф, и она теперь учится дышать впрок, что, как выяснилось, не получается; что две старухи старые живут в ожидании – одна новой квартиры, а другая топора, а он, Юрай, набрел на это случайно, хотя и не случайно тоже. Пока Егор ждал свою квартиру, Юрай, можно сказать, близко общался с его поверенными лицами.

– С Лидией Алексеевной, что ли? – спросил Егор. – Чего ж тогда спрашиваешь, кто да что, если ты Саму знаешь?

– Так ведь она уехала…

– Не навсегда же… У нее тут такие дела, которые просто так не бросают. Я ее всего дважды видел – зауважал.

Юрай смолчал. Когда-нибудь… В другое время… Он расскажет парню то, что знает. Но не исключено, что не расскажет никогда.

– Жаль, что ее нет, – сказал Юрай. – Может, эта Лидия Алексеевна дала бы мне какой-то ключ к пропавшим старикам.

– А, – засмеялся Егор. – Ты думаешь, их тюк-тюк? Ну ты наивный! Неужели бы она с тобой стала вообще разговаривать? Я, честно скажу, в топорик не верю, но допускаю, что их куда-нибудь, дурных и старых, свозят, в какой-нибудь монастырь или заброшенный обкомовский пансионат, где прошлым вождям мяли чресла. Или распихивают по психушкам. Да мало ли мест в нашей заколюченной державе? Строили-то крепость на века, казематов намастырили будь здоров. Знаешь, если люди спрятаны, чтоб их не нашли, значит, и не найдешь. Я в свою хату въехал спокойно, я знал, кто где, интересовался.

Хотел Юрай сказать, как его пытались травить, пока делали Егору квартиру, как он сам отвинчивал на его балконе болты и гайки и слышал тот самый крик, который бывает у человека последним. Хотел сказать, что до сих пор слышит этот крик и уже не имеет значения, какая гадина и сволочь был Сева Румянцев, а значение имеет только то, что он, Юрай, крутил болты и гайки. И крик этот страшный – так получается – и его, Юраев. Но и этого он Егору-Егоре не сказал. Потом, подумал он, может быть, потом…

Договорились, что если Егору что-то влетит в ухо на интересующую Юрая тему, он посигналит.

– Что-нибудь влетит, – ответил Егор. – У меня трубач без крыши. Я бы сам какую-нибудь бабушку убаюкал навсегда. Трубачу цены нет, перехватят в два счета. А ты жмот, тебе квартиры жалко.

Новости посыпались сами по себе. Как бы ждали интереса. Позвонила Раиса Соломоновна и сказала, что идиотка Шура дождалась красивых мужчин, и они увезли ее со скарбом.

– Адрес оставили? – закричал Юрай.

– Я вам не дура, – ответила та гордо. И прочитала адрес.

От последней остановки метро Юрай еще долго ехал автобусом. Дом стоял на взгорке, высокий и белый. Похожий на элеватор. Узкая дорога сначала шла по пересеченке, то опускаясь в овраг, то вздымаясь уступами наверх, потом непринужденно и неожиданно перешла в тротуар короткой улицы с красными кирпичными бараками, старыми и прочными. Судя по форме оконных переплетов, по фигурно выложенным над подъездом камнем в тридцать каком-то году, это был барачный изыск и поселение в нем сопровождалось веселым баянным пьяным переплясом. Дорожка к белому и высокому дому, который красиво гляделся со стороны бараков, была заросшей и как бы даже неживой. Уже подойдя ближе, Юрай понял, что дом не заселен, ибо недостроен. Он брошен где-то на уровне пятнадцатого этажа, но – с другой стороны – в нем как бы и жили. Потому что в нескольких квартирах на окнах висели занавески. Подъезд был закрыт наглухо, окна первого этажа взяты в массивные решетки. Юрай обследовал все возможные входы для технических нужд, но и там было все закрыто. И все-таки ему повезло. Дверь, ведущая, видимо, в подвал, была забита одним гвоздем и, к счастью, не по самую шляпку. Наоборот, последним ударом гвоздь согнули, и вот за него и потянул Юрай длинным узким маминым ключом, который мама велела – на всякий случай – повесить на его связку.