Марина Серова - Огонь прекрасных глаз

– Пойдемте в мой кабинет.

Шли мы довольно долго, по длинному коридору со множеством дверей. Некоторые из них были открыты, но большинство – заперты. Несмотря на то что рабочий день подходил к концу (по общепринятым меркам), по коридору сновало множество людей. Кто-то нес рулоны, мешки, стремянки; прошли две женщины с театральными костюмами в руках.

– У вас всегда так многолюдно к концу рабочего дня? – спросила я.

– Да какой там конец! До него еще не скоро. К спектаклю приготовления идут, – ответила Сухорукова. – Вы, видно, не бывали в театре?

– В театре я, конечно же, бывала. На спектаклях, – уточнила я. – А вот за кулисами – впервые.

– Тогда ваше удивление понятно. Вообще, театр – это целое государство, если можно так выразиться, со своими традициями, порядками и законами. И, надо сказать, интересными… Вот мы сейчас с вами проходим мимо лестницы, ведущей в подвал. А в нем располагается великое множество самых различных цехов.

Анна Михайловна уже начала свой рассказ о театре, даже не спросив «журналистку», что же конкретно ее интересует. Да я ведь ей и не сказала, откуда я. Это вахтерша в курсе, что я «из газеты». Интересно получается… Хотя ведь в руках я держала приготовленные заранее блокнот и ручку, видимо, по этим признакам завлит и приняла меня за представителя пишущей братии.

– …у нас ведь практически все, что нужно театру, производится прямо здесь. Обувь шьем сами, костюмы – тоже; есть красильня, парикмахерская, декораторская, – продолжала перечислять Сухорукова. – Даже свой театральный музей, представляете! Конечно, он ни в коей мере несравним с краеведческим или радищевским музеями, но, смею вас заверить, мы располагаем очень и очень интересными экспонатами. Знаете, у нас сохранились даже афиши и фотографии еще XIX века!

Слушая Анну Михайловну, я подумала – как же все-таки человек увлечен своей работой, своим делом. Она даже внешне преобразилась и уже не была похожа на серую мышку, которую напомнила мне, когда мы встретились. Сейчас мы проходили мимо огромного зала с зеркалом во всю стену и хореографическим станком почти по всему его периметру. Там было полно людей в балетных трико, а посередине зала стоял высокий мужчина с большой лысиной и зычным голосом вещал:

– Так, теперь повторим! Кулешова, мать твою, ты чего ногу на сорок пять градусов подняла? А кто ее будет на девяносто держать? Я, что ли?! Лаврикова, ну, ты внаглую ставишь ноги по шестой позиции вместо пятой. Выворотность где? Развернись, развернись, пятку-то спрячь, ягодицы втяни. Не отклячивай зад! Да вы с ума, что ли, все посходили?! Как будто в первый класс пришли! Дожили!!! А вы чего там на завалинке уселись, только семечки и осталось щелкать? Ну-ка, встали все в линию и ждите своей очереди!

– Это художественный руководитель балетной труппы, Олег Евсеич Мамин, – прокомментировала Анна Михайловна. – Он строгий, но справедливый. Ну, вот и мой кабинет. – Она повернула ключ в замке.

«Кабинет» оказался маленькой клетушкой, узкой и тесной. В ней стояли старый книжный шкаф, несколько стульев и стол, заваленный книгами, тетрадями, какими-то листками. Обстановку несколько скрашивало большое, неизвестное мне растение в кадке на полу в углу. Сухорукова сдвинула бумаги, поставила поближе стул:

– Садитесь. Итак, чем я могу быть вам полезна? Что вас интересует?

Конечно же, меня интересовал Карен Мартиросян. Однако завлит, не дождавшись ответа на свой вопрос, продолжала:

– Вот вы видели репетицию балетной труппы театра. На протяжении последних двадцати лет она была полностью укомплектована выпускниками Тарасовского хореографического училища. Наша гордость – это народные артисты Российской Федерации: Белобровкина, Велиус, Тецюр-Нова, немало лауреатов и дипломантов балетных конкурсов различного уровня.

Я раскрыла блокнот и стала делать вид, что стенографирую.

– А выпускники вокального отделения училища искусств составляют основу нашей оперной труппы. И здесь много громких, прославленных имен…

– Анна Михайловна, вот вы говорили о многочисленности ваших театральных цехов: костюмерный, обувной и так далее. А можно немного о декораторском искусстве, о художниках, изготавливающих декорации…

– Конечно, конечно! У нашего театра в этом плане очень старые традиции. Вот, смотрите, – она полезла в шкаф и достала большой пухлый альбом. – Здесь собраны фотографии со многих спектаклей.

Я начала листать альбом. Под каждой фотографией – надпись с указанием года и фамилии художника – автора декорации. Наконец мелькнула знакомая фамилия: Мартиросян К. А. Значит, отчество Карена начинается на «А»! Еще одно совпадение! Я для видимости пролистала альбом до конца и затем спросила:

– Скажите, можно ли узнать расшифровку инициалов художников Мартиросяна, Карелина и Федорова? – Последние две фамилии я назвала, чтобы не показать своего интереса именно к Карену, иначе пришлось бы его как-то объяснять. – Насколько возможно судить по датам, их деятельность приходится на 70—90-е годы XX века.

– Да, вы совершенно правы. Я тогда еще не работала в театре. Но их данные можно выяснить. – Она снова полезла в шкаф и извлекла из него толстую тетрадь, похожую на амбарную книгу. – Вот, сейчас: Мартиросян Карен Арташевич, Карелин Семен Петрович и Федоров Аркадий Сергеевич. А в настоящее время у нас работает тоже очень талантливый художник – Маркелов Андрей Анатольевич. Кстати, сегодня идет «Евгений Онегин», декорации к нему создавал Андрей Анатольевич.

Я поблагодарила Сухорукову, под благовидным предлогом распрощалась с ней и вышла в коридор. Обратный путь я проделала в одиночестве. Проходя недалеко от кулис, я услышала знакомое: «Онегин, я скрывать не стану, безумно я люблю Татьяну»… Это Гремин распевался перед спектаклем.

А мой путь вновь лежал в адресный стол. Я успела туда буквально минут за двадцать до закрытия. Но тут меня ждал полный облом – Карен Арташевич Мартиросян в Тарасове не проживал! Так было написано в справке.

Я приехала домой, поужинала, приняла душ и, решив, что завтра с утра пораньше отправлюсь к Валерию, легла спать. Перед тем как я окончательно заснула, перед моим мысленным взором возникло лицо Игоря с его огненным, буквально пожирающим взглядом, адресованным, увы, не мне…

Дом, где обитал Валерий, представлял собой трехэтажное здание с облупившейся снаружи и внутри штукатуркой, с исписанными непечатными выражениями стенами. На каждом этаже было по две двери с табличками, указывающими номера квартир. Я отыскала нужную и позвонила. Только после третьего звонка за дверью послышалось шлепанье тапок. Когда открылась дверь, я едва не задохнулась от непередаваемых ароматов коммуналки. На пороге стояла худющая женщина с орущим ребенком на руках.