Юлиан Семенов - В горах мое сердце

- Не хочет ли пан сфотографироваться?

Оборачиваюсь. Рядом со мной стоит высокий парень в овчинном полушубке. На груди у него два аппарата. Рядом с ним - огромный сенбернар.

- Я дам вам собаку и сфотографирую вас на память о Татрах. Собака спасатель. Я тоже спасатель и еще немножко снимаю приезжих.

Парень кивает головой на медный колокол, укрепленный на вершине.

- Если будет буран и не все лыжники уйдут вниз, я буду звонить в колокол, чтобы они слышали звуки и шли ко мне. А пес будет бегать к ним и тащить их, если они устанут или перепугаются.

- Можно мне позвонить в колокол?

- Так ведь нет бурана...

- Я понимаю...

- О, ясно! Пан хочет испробовать, да? Пожалуйста, прошу бардзо, я не понял вас сначала. Только не очень громко, прошу вас.

- Хорошо, я тихонько.

Я подошел к колоколу и потянул за толстую просмоленную веревку, пахнувшую кораблем. <���Дзин-н-нь>, - поплыл над горами тяжелый, протяжный звук. Пес стал вырываться из рук хозяина.

- Это ничего, - сказал парень, - вы его не бойтесь.

И отпустил пса. Тот сначала завертелся на месте, а потом бросился вниз, следом за лыжниками. Белый, он исчез на снегу через минуту.

- Может, позвонить еще раз, чтобы он вернулся?

- Он тогда притащит очень сердитого лыжника, - усмехнулся парень. Он ни за что не вернется один. Для нас бой колокола - просто сигнал, для него - труд. Сейчас я его верну.

Парень крикнул, прикрыв рот ладонями, как рупором:

- Джо! Э, Джо!

Пес вернулся так же быстро, как и исчез. Он посмотрел на парня большими грустными глазами и сел, поскуливая.

- Все в порядке, - сказал парень. - Не волнуйся. Ты же видишь, бурана нет, мы просто так, шутили...

Парень дал псу кусок сахару и потрепал его по густой серой шерсти.

- Когда он отдохнет, вы можете позвонить в колокол еще раз.

- Нет, больше я не буду звонить в колокол.

- Я, пожалуй, сфотографирую вас на фоне колокола с псом в обнимку.

- Да?

- Да. С псом выходит очень героично. Это нравится паненкам.

- Вы думаете, героично?

- О да!

- Давайте героично.

- А можно еще и лирично. Одна ваша лыжница говорила, что советский поэт писал стихи про собаку, которая дает лапу на дружбу.

- Это Есенин.

- Я забыл, она часто называла его имя, но я отчего-то забыл. А вообще очень хорошо, когда писатели пишут стихи про собак. Я снимал лирично - это когда пес дает лапу, а вы гладите его по голове.

- Нет, давайте лучше героично.

- Ладно. Э, Джо, иди до пана.

Пес подошел ко мне и ткнулся огромной мордой в грудь.

- Давай обнимемся, Джо, - сказал я.

Пес порывисто вздохнул, посмотрел на хозяина и сел. Я обнял его. Парень несколько раз щелкнул фотоаппаратом. Он крикнул.

- Будет бардзо героично, пан! Оставьте адрес, я вышлю авиапочтой ваш портрет.

В Закопане есть еще одна дорога в горы. Только это не вагончик, который болтается над бездонными пропастями, а плавный фуникулер. Здесь, в фуникулере, нет таких сильных парней и девушек. Здесь все больше хрупкие женщины с маленькими детьми. Женщины поднимаются в горы с пледами и пляжными сумочками. Малыши одеты как настоящие лыжники. Они в толстых джемперах, в тонких брючках, туго обтягивающих ноги, и в грубых бутсах, точно таких, как у взрослых горнолыжников.

Наверху в шезлонгах, раздевшись, лежат родители. Они загорают. Ноги укутаны пледами, а носы прикрыты папиросной бумажкой.

Дети в это время стоят в загончике рядом с длинным, пожилым, очень сильным тренером. Он в легкой рубашке, шея бронзовая, литая, щеки прорезаны двумя продольными морщинами, глаза спрятаны под толстыми бровями, выгоревшими на солнце до седины.

Он подталкивает трехлетнего малыша, тот едет с пологой горки, стараясь во что бы то ни стало удержать равновесие и не упасть, его шатает из стороны в сторону, скорость все прибавляется, мальчуган вот-вот шлепнется, а тренер негромко приговаривает:

- Смело! Смело! Смело!

Малыш все-таки падает. Тренер ждет, пока тот поднимется, по-дружески подмигивает своему ученику: с кем, мол, не бывает - и как заклинание повторяет снова:

- Смело, малыш, смело!

И снова мальчишка катится вниз, падает, поднимается, смотрит на тренера. Снова тот по-дружески подмигивает ему и повторяет единственное свое: <���Смело!>

А когда мальчишка съехал вниз и остановился, сияющий и гордый, тренер улыбнулся и сказал:

- Молодец!

Он отъехал к <���медведю> - человеку, одетому в медвежью шкуру, с оскаленной пастью, с коричневыми стеклянными глазами, и попросил:

- У тебя остались еще леденцы, дай мне их, пожалуйста.

- Ты же знаешь, что я не могу без них.

- Я очень прошу тебя.

- Но тогда я закурю...

- Ничего с тобой не сделается. Потерпи, я привезу тебе леденцов через час.

- Хочешь угостить какую-нибудь пани?

- На этот раз пана.

<���Медведь> долго залезал в карман, а потом, выпростав из-под желтых, скрюченных когтей загорелую руку, сказал:

- Вот...

Тренер вернулся на площадку, протянул леденцы мальчишке и сказал:

- На, держи.

- Спасибо.

- Ты хорошо ездишь, я доволен тобой.

- Я могу съехать еще раз.

- Знаю.

- Можно?

- Ступай.

И малыш, зажав в руке леденцы, ринулся вниз, вытянув вперед голову и отведя назад тоненькие птичьи плечики.

Потом съезжала девчушка лет пяти. Она упала и заплакала. Тренер подъехал к ней, протянул бамбуковую палку, девочка уцепилась за нее, поднялась и в слезах покатилась вниз, по-прежнему не выпуская из рук бамбуковую палку тренера. Так они спустились вниз - бок о бок.

- Поедешь еще раз? - спросил тренер.

- С вами?

- Нет.

- Одна?

- Конечно.

Девочка зажмурилась и покачала головой.

- Боишься?

- Да.

- А чего ты боишься?

- Я боюсь снова упасть.

- Тебе было больно, когда ты упала?

Девочка пощупала коленку и улыбнулась сквозь слезы.

- Нет, - сказала она, - мне не было больно.

- Вот видишь...

Девочка оттолкнулась палками и покатилась вниз. Тренер закурил, бросил спичку и стал негромко приговаривать:

- Смело! Смело! Смело!

И мне вдруг очень захотелось, чтобы сквозь всю жизнь шел вот такой же спокойный тренер и повторял свое слово. Оно очень нужно и старикам и детям.

Вечер пришел в Закопане неожиданно и красиво. Солнце разбилось о трезубец гор, растеклось красной закатной полосой по вершинам, и небо сразу же сделалось пустым и безлюдным, словно эвакуированный город.

Солнце только-только погасло, а уже над ратушей повис желтый пятак луны. Улицы стали декоративными, точно такими же, как вчера. Замигали огоньки в горах, зазвенели бубенцы, и тишина стала близкой и всеобъемлющей. В холодных, голубых витринах стояли поджарые манекены, одетые в красные лыжные костюмы. Крыши домов казались обтянутыми тонким целлофаном: днем солнце плавит снег, а ночью подмораживает, затягивает хрупким ледком. Санная дорога светилась ослепительными стальными рельсами, выбитыми в снегу полозьями. Дорога уходила в горы. Там спал пес Джо, а его хозяин, наверное, сидел у печки и проявлял снимки - и лиричные и героичные, все подряд.