Дик Фрэнсис - Дьявольский коктейль

Она стояла спиной к солнечному свету, лившемуся в широкое окно, из которого открывался самый прелестный пейзаж в Глостершире. И только когда мы подошли, чтобы поцеловать ее в щеку, мы обнаружили, как ужасно она переменилась.

В последний раз, когда мы виделись с Нериссой, это была милая женщина лет пятидесяти с хвостиком, с молодыми голубыми глазами. Энергия ее казалась неистощимой. Ходила она, будто пританцовывая, а голос ее звенел весельем. Она принадлежала к одной из наиболее родовитых аристократических семей, и в ней всегда чувствовалось то, что мой батюшка коротко именовал «порода».

И вот всего за три месяца силы ее иссякли и глаза потускнели. Блеск волос, танцующая походка, смеющийся голос - все исчезло. Теперь она выглядела лет на семьдесят, и руки у нее тряслись.

- Нерисса! - в ужасе воскликнула Чарли.

Она, как и я, испытывала к Нериссе нечто большее, чем простую привязанность.

- Да, дорогая. Да, - успокаивающе сказала Нерисса. - Присядь, пожалуйста, и пусть Эдвард нальет тебе шерри.

Я разлил душистый светлый напиток по трем стаканчикам, но Нерисса свой даже не пригубила. Она сидела в золотом парчовом кресле, в голубом платье с длинными рукавами, спиной к солнцу, так что лицо ее оставалось в тени.

- Как там ваши мартышки? - спросила она. - Как милая малютка Либби? Эдвард, дорогой, худоба тебе совсем не к лицу…

Она искусно поддерживала беседу, с интересом выслушивая наши ответы и не давая нам времени спросить, что с ней-то такое.

В столовую она перешла, опираясь на палку и на мою руку. Чересчур легкий ленч, явно рассчитанный на слабые силы Нериссы, оставил меня голодным. Потом мы также медленно вернулись в гостиную выпить кофе.

- Эдвард, дорогой, можешь закурить. В буфете есть сигары. Ты же знаешь, как я люблю запах табачного дыма… А теперь тут почти никто не курит.

Я подумал, что не курят здесь скорее всего из-за того, что она больна. Но если она так хочет - что ж, я закурю; хотя курил я редко и обычно только по вечерам. Сигары были хорошие, но чуточку пересохшие от старости. Я закурил, она с наслаждением вдохнула дым и улыбнулась:

- Как хорошо!

Чарли налила кофе, но Нерисса снова почти не пила. Она уселась в то же кресло, что и прежде, и скрестила свои изящные ноги.

- Так вот, дорогие мои, - спокойно сказала она, - к Рождеству я умру.

Мы даже не попытались возразить. Это было слишком похоже на правду.

Нерисса улыбнулась нам:

- Какие вы умницы оба! Никаких дурацких криков, обмороков, ахов-охов…

Она помолчала.

- Прицепилась ко мне какая-то глупая хворь, и, говорят, сделать ничего нельзя. На самом деле, если я так ужасно выгляжу, то это именно из-за лечения. Поначалу-то было не так плохо… но мне пришлось пройти курс рентгенотерапии, а теперь еще эти ужасные таблетки - от них мне хуже всего.

Она снова улыбнулась.

- Я пыталась их уговорить прекратить все это, но вы ведь знаете, эти врачи… Пока они думают, что могут что-то сделать, они от тебя не отстанут. Ужасно, не правда ли? Во всяком случае, вас, дорогие мои, это беспокоить не должно.

- Но вы хотите, чтобы мы для вас что-то сделали? - предположила Чарли.

- Откуда ты знаешь, что у меня на уме? - удивилась Нерисса.

- Ну… вы просили приехать срочно, а вы ведь, должно быть, знаете о своей болезни уже не первую неделю…

- Эдвард, какая умница твоя Шарлотта! - сказала Нерисса. - Да, я хочу… я хотела попросить Эдварда, чтобы он сделал для меня одну вещь.

- Пожалуйста! - сказал я.

Нерисса сухо улыбнулась:

- Погоди соглашаться, сперва выслушай.

- Ладно.

- Это имеет отношение к моим лошадям. - Она помолчала, склонив голову набок. - Они показывают очень плохие результаты.

- Но ведь в этом сезоне они еще не участвовали в скачках! - изумился я.

У Нериссы было два стиплера, стоявших на конюшне, в которой я вырос. После смерти отца я не поддерживал отношений с тамошними владельцами, но знал, что в прошлом сезоне каждый из них - из стиплеров, разумеется, - выиграл по паре скачек.

Нерисса покачала головой:

- Нет, Эдвард, не стиплеры. Другие мои лошади. Пять жеребчиков и шесть кобылок, участвующих в обычных скачках, а не в стипль-чезах.

- О, извините. Я и не знал, что у вас есть такие лошади.

- В ЮАР.

- А-а! - Я посмотрел на нее немного растерянно. - Я плохо разбираюсь в южноафриканских скачках. Извините, пожалуйста… Я хотел бы быть вам полезен, но я знаю слишком мало, чтобы хотя бы предположить, отчего ваши лошади плохо выступают.

- Эдвард, как ты мил! Сразу видно, ты очень огорчен, что не можешь мне помочь. Не печалься, можешь - если захочешь, конечно.

- Скажите ему, что надо делать, и он сделает, - ответила за меня Чарли. - Для вас, Нерисса, он готов на все.

Это была правда. Тогда и при тех обстоятельствах. То, что Нерисса явно при смерти, заставило меня осознать, скольким я ей обязан. Не столько за что-то конкретное, сколько за постоянную заботу обо мне, сознание того, что я ей небезразличен. Для подростка, росшего без матери, это было очень много.

Нерисса вздохнула:

- Я писала своему тамошнему тренеру на этот счет, и он, похоже, очень озадачен. Он не знает, почему мои лошади проигрывают. Все прочие его лошади выступают нормально. Но письма идут так долго… В наше время почта работает из рук вон плохо, что тут, что там. И я подумала, дорогой Эдвард, что если бы ты мог… то есть я понимаю, что прошу очень много… но если бы ты мог уделить мне неделю своего времени, чтобы съездить туда и выяснить, что происходит, я была бы тебе очень признательна.

Возникла небольшая пауза. Даже Чарли не поспешила сказать, что я, конечно, поеду, хотя было уже ясно, что я поеду, осталось только выяснить, когда и куда именно.

- Понимаешь, Эдвард, - продолжала Нерисса, - ты ведь так хорошо разбираешься в скачках! Ты знаешь, как ведутся дела на конюшнях и все такое прочее. Если с ними что-то не так, ты ведь сразу это заметишь, верно? А потом, ты умеешь расследовать всякие тайны…

- Чего? - удивился я. - В жизни ничего не расследовал!

Нерисса только отмахнулась.

- Ты умеешь разгадывать загадки. От тебя ничто не укроется.

- Нерисса, - с подозрением сказал я, - вы что, насмотрелись моих фильмов?

- Да, конечно! Я их видела почти все.

- Нерисса! Но ведь это же не я. Все эти детективы-супермены - это всего лишь роли!

- Эдвард, дорогой, не валяй дурака! Ты не мог бы делать все то, что ты делаешь в фильмах, не будучи отважным, решительным и проницательным.

Убиться можно! Конечно, очень многие путают актера с его ролями, но она-то…

- Нерисса, вы меня знаете с восьмилетнего возраста! - воскликнул я. - Вы прекрасно знаете, что я вовсе не отважен и не особенно решителен. Я самый обычный человек. Я - это я. Я тот самый мальчик, которому вы давали конфетки, когда он плакал, упав с пони, и говорили: «Перемелется - мука будет», когда оказалось, что у него не хватает куража, чтобы сделаться жокеем…