Эдвард Айронс - Корлотта Кортес

Он полз и полз, а когда силы иссякли, ткунлся лицом в колючий снег. Так и лежал, не в состоянии пошевелиться, и ничего уже не было нужно пришла мысль о смерти. Ну нет, надо бы продвинуться дальше! Приподнялся на четвереньки, словно раненое животное, и проволок непослушное тело еще несколько метров.

Куда подевалась Плежер? Он ведь заметил вспышку фонарика и повернул на него. А теперь не видать ни зги. Только вершина нависшей горы еле различима в ночи. После жуткой какофонии, сопровождавшей падение самолета, сейчас завывал один лишь ветер, дувший вдоль ущелья между Пайни Ноб и противоположной горой.

Непроизвольно залязгали зубы. Он перегнулся назад, руками подтянул поврежденную ногу и сел. Хотя холод пронизывал до костей, по щекам струился пот. Не хотелось оборачиваться, но он заставил себя взглянуть на место крушения.

Ну что же, подумал Дункан, неплохо сработано. Сделал то, что должен был сделать. С Чарли Кэмпом и Лесом Хамфрисом все будет в порядке. Они выпрыгнули из самолета по его приказу на много миль дальше. И доложат только о том, что им известно — двигатели забарахлили, воспламенились, и он по внутренней связи прокричал им команду прыгать. Пусть полковник и другие участники эксперимента узнают лишь то, что он потерпел аварию, был ранен, отполз от самолета и где-то умер. Они будут долго его искать. Очень долго, особенно после того, как осмотрят самолет. Иначе хлопот не оберутся. Но им его не найти, как и того, что пропало вместе с ним. Ни завтра, ни через неделю — никогда.

Боль в ноге немного утихла и забрезжила надежда. Может быть, все-таки перелома нет. Проклятие! Так мастерски сфальсифицировать катастрофу, чтобы, выпрыгнув из люка, угодить на валун и все к черту испортить!

Но где же Плежер?

И грузовик!

Дункан всматривался в темный силуэт горы. Может быть, он ошибся? Может быть, увидел не ее сигнал и грохнулся не там, где нужно? Для него все горы в Теннесси на один покрой. Он опять оглянулся на новый бомбардировщик СР-2. Нет, не загорелся. Рухнувший самолет, специально созданный для опытных полетов, чем Дункан сегодня ночью и занимался, походил на огромный серебристо-мерцающий призрак и почти сливался со снегом, запорошившим эту небольшую долину в горах. Дункан открыл рот и глотнул воздух. Прислушался к шуму ветра среди отяжелевших под снежными шапками сосен и тсуг. Подвигал ногой. Получшало, и заметно.

Потом взглянул на часы и с облегчением заметил, что до назначенного времени оставалось еще пять минут. Хустин обещал, что шины грузовика будут с цепями и они пробьются.

Они ведь проделали всю операцию порожняком и получилось великолепно, даже по более глубокому снегу, чем этот.

Но сейчас Дункану вдруг захотелось, чтобы они не появлялись.

Участник двух войн — высокий тридцатипятилетний мужчина, телосложение плотное, шевелюра красивая светлая, правда, начавшая редеть, лицо мужественное, а вот рот и подбородок несколько безвольные, — все еще ходил в майорах и винить в этом мог только себя. Особенно после того случая в Корее. Но все это в прошлом. Теперь будет по-другому. Если только…

Как было бы славно, если бы Чарли Кэмп и Лес Хамфрис приземлились где-нибудь поблизости от телефона и сообщили кому следует ориентировочные координаты места аварии. Тогда, пожалуй, его нашли бы до появления Хустина.

Он не стал рисковать жизнью людей на борту. Ведь их, наверное, застрелили бы, окажись они в самолете при посадке, а к этому он еще не совсем готов. Но если хоть один доберется до телефона и вызовет спасателей, а те прибудут раньше, ни Хустин, ни Карлотта, ни Генерал не смогут предъявить ему претензии, обвинить в провале операции.

Но он знал, что обманывает только себя. Тогда они просто убьют его. А Карлотта и пальцем не пошевелит в его защиту.

Карлотта. Мысль о ней жгучим огнем полыхнула в мозгу. Он почти воочию представил ее, красивую и безразличную, с неотразимым, полным презрения взглядом, который мог так много обещать, да не мог, а пообещал, если он возьмется за это.

Исключительно ради Карлотты он и встал на полный страха путь дезертирства.

На стезю предательства.

Ведь два дня назад он чуть не позвонил в Вашингтон Сэму Дареллу. Захотелось бросить все к черту и скрыться, пока не поздно. Так всегда было в его жизни. Даже страсть к Карлотте и зависимость от нее не помогали в те минуты, когда почва уходила из-под ног. Да, он слабоволен. Потому-то легко было ладить с Карлоттой, Хустином и Генералом. До определенного момента. Пока баланс не сместился в другую сторону. Его начали терзать сомнения, а необходимость выполнить обещание породила мысль о побеге.

Дарелл подсказал бы, как поступить. Кейджану — луизианцу французского происхождения — это по силам. Он давно знал Сэма. Тот поймет и посоветует. Нет, ничего не получится: Дарелл работает в загадочном Отделе К, они не виделись больше годе, так что звонок вызовет подозрение, начнется перепроверка через Госдепартамент и ЦРУ. К тому же Дарелл может быть где угодно — на спецзадании, в командировке, на другом конце Земли. Если же Сэма нет, он не станет говорить с другими, а фамилию придется назвать. Известно, что за этим последует: разведка установит наблюдение. Только попадись на крючок, как ни осторожничай, все равно тебе крышка.

Так и не сделав первого шага, он положил трубку.

А теперь путь назад отрезан.

Вдруг сквозь завывание ветра послышался какой-то звук. Дункан с трудом приподнялся и подогнул правую ногу. Боль в растянутой мышце почти утихла — слава Богу, кость не сломана.

— Плежер? — позвал он тихо, наобум, ибо ничего не разглядел.

— Я здесь, дорогой!

Она шла прямо на него. При виде ее, полной удивительной наивности, Дункан испытал острое чувство вины. Как доверчива и ужасающе невежественна! В простеньком хлопчатобумажном платьишке и дешевеньком пальтишке, в ботах, на босу ногу, она по своему внутреннему складу походила на детеныша. Это поразило и заинтриговало, когда он увидел ее впервые, а потом оттолкнуло. Он постарался не выдать ненароком своего отношения, так как знал — она словно ребенок, который чувствует, когда взрослые лгут или уходят от прямого ответа. Хотя вообще-то она вовсе не ребенок, если судить по внешнему виду и пышности форм.

Плежер опустилась перед ним на колени прямо в снег. Взяла в руки его лицо.

— Ох, Джонии, Джонни. Стобой все в порядке?

— Вывихнул ногу. Ты что так долго?

— Была по ту сторону гряды. — Она изъяснялась несколько монотонно, со свойственным горцам гнусавым произношением, которые якобы уходит корнями во времена королевы Елизаветы. — Принес мне подарки, Джонни?