Анна и Сергей Литвиновы - Через время, через океан

И с тех пор отношения наши, конечно, стали уже не соседскими, а вроде бы в дружбу переросли. Магда – женщина въедливая, настырная. Выведала у меня, кто я и что умею. Я ей даже свою коллекцию трав-настоек продемонстрировала... Ну, она восхищалась ужасно, но сначала ничего не предложила. Сказала, подумать ей надо. А на следующие выходные приезжает и говорит: «Собирайся. В Москву со мной поедешь». Зачем? Как? Ну, она и рассказала. Про подругу свою, великую балерину Крестовскую, которая сейчас старенькая совсем. Еле ходит – артрит замучил. И почки застужены. И с головой уже не очень – забывается... И что ни один из самых академиков известных ей помочь не может.

Я смеюсь: «Так если академики не могут – от меня какой толк?»

А Магда только отмахивается. Я, говорит, тебя раскусила. Ты со своей медициной народной десяток академиков заменишь... Нет, стою на своем, не поеду. А она на меня наседает: «Да ты хотя бы посмотри на нее. Поговори с ней! Увидишь, что помочь нельзя, – развернешься и уедешь».

Ну, и уболтала меня. Встретилась я с балериной. Несчастная, одинокая, больная женщина. Пахала в своем балете, не щадя сил, и, конечно, организм не выдержал. Полностью на ноги ее не поставишь, но лет десять-пятнадцать скинуть можно. И боль в коленках облегчить можно, и от почечных колик у меня отвар есть. И для тонуса жизненного – этот я на своей мамашке, изрядно к тому времени постаревшей, давно опробовала...

В общем, я взялась. И опять, как с тем директором, пошло у меня дело, еще как пошло! Аж страшно было, насколько легко... Балерина моя и спину распрямила, и сама ходить стала – сначала с палочкой, а потом и своими ногами... Головные боли прошли, поясницу ломить перестало. На меня чуть не молится, доченькой называет. И Магда на меня не нарадуется – взяла к себе, в Дом искусств, техничкой, выбила жилплощадь.

Но я все равно боялась, что зарвусь, не справлюсь с балериниными болезнями. Все настои тысячу раз и на себе проверяла, и Крестовской давала осторожно, сначала по ложечке, наблюдала и только потом дозу увеличивала...

Однако престарелая прима уверенно шла на поправку. Единственная беда: платила она мне сущие копейки. Еще, правда, зарплата технички была, но тоже известно, что там за деньги. Я в деревне со своего огорода и то куда богаче жила. К тому же там – дом, леса мои любимые, тишина. А тут – столица, шум, гомон, и квартира у меня была с окнами на Третье кольцо. Восемь полос машин круглые сутки. Впору самой настой от мигрени принимать...

И однажды я не выдержала. Говорю своей балерине: так, мол, и так, Лидия Михайловна, вам уже куда лучше, а настои я и дальше слать буду. Но сама, извините, домой поеду. Невмоготу мне. Думала, она согласится, отпустит. А Крестовская, как всполошится! Нет, умоляет, Тонечка, не бросай меня! Ты мне так помогаешь! Ну, я и брякнула в ответ: «Я-то вам помогаю. А вы мне сколько платите – на хлеб даже не хватает, не то что на нормальное жилье, хотя бы где-нибудь возле парка». Тогда она резво, я уже ее поставила ведь на ноги, в кабинет бросается... И выносит оттуда неслыханной красоты брошь. Ветка изящнейшего плетения, а в центре орел, весь драгоценными камнями усыпанный. А в клюве он держит огромный бриллиант... Я аж ахнула от такого дива. А Крестовская серьезно так говорит: «Вот, Тонечка. Отдать ее сейчас не отдам, слишком дорога она мне. Но завтра же мы с тобой отправимся к нотариусу, и я тебе эту брошь отпишу. Жить мне по-всякому, даже с твоей помощью, не десятилетия – несколько лет осталось. А цена броши миллионы. Будешь мне помогать и дальше до моей смерти, она твоей будет. Уйдешь – тут же завещание изменю. Как и было, на Егорку, домоправителя своего...»

И действительно, отправились мы назавтра к нотариусу, а копию завещания Крестовская мне вручила. И осталась я при ней... Но только странная вещь – пока я почти бескорыстно ей помогала, балерина каждому нашему общему крошечному успеху радовалась. Без палочки стала ходить – праздник. Голова с утра не болит – счастье. Спину не ломит – ты, Тонечка, моя спасительница... А как отписала мне брошь, почему-то сразу придираться начала. И настои мои горчат, и толку от них все меньше, и коленки у нее снова разболелись... Я, конечно, занервничала. Никак понять не могла – то ли она издевается, то ли меня пугает. А то вдруг я, как с тем директором, неправильно ее лечу? И ей на самом деле хуже становится?.. Села я за книги, про балеринины болезни читаю, целыми днями голову ломаю, как свои настои усовершенствовать... Но Крестовская все равно ворчит, изводит меня постоянно, грозится. А Магда утешает: ничего она не сделает, не изменит завещания. Просто характер дурной, как у всех звезд, пусть и давно закатившихся.

Но, оказывается, плохо Магда знала свою подругу. А Люся, домработница, мне призналась. Как-то, когда я в свою деревню уезжала новых трав собрать, Крестовская совсем уж с левой ноги встала. И голова у нее раскалывается, и спина не разгибается. Погода еще плохая, небо серое, дождь, а когда хмарь, все болезни ведь обостряются. Ну, балерина и психанула. Велит Егорке своему: вези меня к нотариусу! Не справляется, мол, Тонька со своими обязанностями! Никакого толку нет от ее лечения! Ну, а тот – рад стараться. И переменила, подлая, завещание. Все обратно ему отписала. А мне ничего не сказала. Если б Люська, душа добрая, меня не просветила, так бы и не знала я, продолжала стараться да надеяться на сказочное богатство...

И, конечно, меня такая злость разобрала! Ах, ты, думаю, дрянь! Звезда погасшая! Четыре года с тобой вожусь, нервы свои в Москве ненавистной ради тебя порчу, а ты со мной так!

И родился у меня план. Брошь забрать себе. Безо всякого завещания, просто из сейфа благо код мне давно уже удалось подсмотреть. Крестовская, знала, туда не лазит – куда ей сокровища-то такие надевать, стара уже. А саму балерину тоже извести... Аккуратненько. Я ведь ее уже давно как облупленную знаю. Еще два года назад выяснила, что она обычный хмель не переносит – сразу от него слабеет. А от ромашки у нее сердце начинает колотиться. А если цветки ноготков подавать – забывается, чушь всякую несет... Вот и буду ей подсовывать эти все неподходящие травки помаленьку. Месяца не протянет – умрет. И все чистенько, ни одно вскрытие не придерется.

И рука у меня не дрогнула. Брошь вытащила, спрятала в банковской ячейке. И начала потихоньку-полегоньку Крестовскую на тот свет отправлять... Совершенно для себя безопасно. Я ж теперь не убойными дозами действовала, как тогда с директором, когда ему настой арники стаканами давала, а помаленьку. И травы-то – всего лишь ромашка и хмель, они в состав любого успокоительного сбора входят. Из тех, что продаются в аптеках без рецепта. И главное, никто, кроме меня, не знает, что балерина ромашку, хмель да цветки ноготков не переносит. Только время надо, чтоб травы мои подействовали.