Дик Фрэнсис - Дорога скорби

— Ты сказал что-нибудь Годбару? — спросил я.

Кевин кивнул.

— А он, — продолжил я, — передал лорду Тилпиту? А тот сказал Эллису, полагаю... потому что Эллис тоже там был.

— Джордж позвонил домой отцу Эллиса, когда искал его. Автоответчик сказал перезвонить на сотовый, и он дозвонился до Гордона Квинта, который где-то сидел в машине... И сказал Гордону, где ты будешь, на случай, если Эллису понадобится тебя найти.

Я опять вздохнул. Мне повезло, что я жив. А еще я думал, сколько я смогу выжать из «Памп». Достаточно, чтобы их лорд еще и благодарен остался, решил я.

Кевин, во всем признавшись, нетерпеливо поднялся и, обойдя палату, остановился у столика слева от меня. Он ошеломленно посмотрел на протез и, немного помедлив, взял его в руки. Я бы предпочел, чтобы он этого не делал.

— Он больше, чем я думал. И тяжелее, — удивленно сказал он. — И твердый.

— Заменяет дубинку, — сказал я.

— Правда?

— Это общеизвестно, — сказал я, и он, помедлив, положил протез на место.

— Это правда, что о тебе говорят? Ты, может, и не выглядишь таким, но ты упрямый человек, Сид. Я тебе это уже говорил.

— Немногие люди выглядят такими, каковы они внутри.

— Я напишу об этом, — сказала Индия.

— Ну все, Сид. — Кевин собрался уходить. — У меня тут изнасилование. Спасибо за тех японцев. Мир, ладно?

— Мир, — сказал я. Индия встала, чтобы тоже уйти.

— Останьтесь ненадолго, — предложил я.

Она заколебалась.

— Оставайся и держи его за руку, — сказал Кевин. — О черт. Извини.

— Выметайся, — сказал я.

Индия посмотрела ему вслед.

— Мне очень жаль, — беспомощно сказала она, — что в вас стреляли.

— Я жив, так что забудем об этом.

Ее лицо смягчилось. Сейчас, утром, у нее на лице не было еще ни этой яркой помады, ни фарфорового макияжа. Брови у нее были такими же темными и четко очерченными, глаза — голубыми и ясными, но это была настоящая Индия, а не упаковка. Какое различие между ее сущностью и резкостью ее колонки, подумал я.

Она тоже, как по принуждению, подошла к столику и посмотрела на пластиковую руку.

— Как она работает? — спросила она. Я рассказал об электродах, как я объяснял Рэчел. Индия взяла протез и дотронулась до электродов. Ничего не случилось. Пальцы не шевельнулись.

— Наверное, нужна свежая батарейка, — сказал я.

— Батарейка?

— Она крепится сбоку. Похожа на коробочку... — Я указал на столик:

— Здесь лежит зарядник. В нем — заряженная батарейка. Смените ее.

Она с непривычки медленно сделала это. Когда она снова дотронулась до электродов, рука шевельнулась.

— Ой!

Она положила руку и взглянула на меня.

— У вас что, стальной стержень в позвоночнике? — спросила она. — Я никогда не встречала более напряженного человека. У вас весь лоб мокрый.

Она взяла со столика пачку салфеток и протянула их мне.

Я покачал головой. Она посмотрела на неподвижную правую руку и на левую, лежащую на столике, и чуть не задохнулась от осознания.

Я ничего не сказал. Она вытянула из пачки салфетку и вытерла пот, выступивший у меня на лбу.

— Почему вы не наденете свою руку? — спросила она. — Вам явно будет лучше.

— Сиделка ее наденет. Она придет, как только сможет.

— Позвольте мне это сделать, — сказала Индия.

— Нет.

— Почему?

— Потому что.

— Потому что вы слишком горды.

Потому что это слишком личное, подумал я. Я был одет в эту ужасную больничную рубаху, которая застегивается на спине. Белый рукав скрывал мое левое плечо, локоть и то, что осталось от предплечья. Индия осторожно засучила рукав, так что стало видно локоть и обрубок предплечья.

— Вы это ненавидите, да? — спросила Индия.

— Да.

— Я бы тоже ненавидела.

Я не могу этого вынести, подумал я. Я смог вынести то, как Эллис содрал протез и издевался надо мной. Я не могу вынести любви. Индия взяла пластиковую руку.

— Что надо делать?

Я с трудом выговорил, кивнув на столик:

— Посыпать тальком.

— А. — Она взяла обычную коробку с детской присыпкой. — Туда или на вас?

— На меня.

Она посыпала мне предплечье пудрой.

— Так? Или еще?

— Еще.

Она распределила порошок равномерно. Ее прикосновения заставляли меня вздрагивать.

— А теперь? — Теперь держите ее так, чтобы я мог вложить туда руку.

Она сосредоточилась. Я вложил руку в отверстие, но угол был не тот.

— Что делать? — растерялась она.

— Чуть-чуть поверните. Вот так. Теперь толкайте. Этот выступ зайдет за локоть и будет удерживать руку.

— Вот так?

— Вот так. Все в порядке.

Я попробовал пошевелить протезом. Мы оба смотрели, как сжимается и разжимается ладонь.

Внезапно Индия отошла от меня и направилась к тому месту, где оставила свою сумку, подхватила ее и пошла к двери.

— Не уходите, — сказал я.

— Если я не уйду, я заплачу.

Я подумал, что заплакать мы можем оба. Прикосновение ее пальцев к коже было лаской куда более интимной, чем секс. Я был потрясен, как никогда в жизни.

— Вернитесь.

— Мне нужно быть в редакции.

— Индия, сказал я. — Пожалуйста.

Ну почему просить всегда так невыносимо?

— Пожалуйста.

Я посмотрел на свою левую руку.

— Пожалуйста. Не пишите об этом.

— Не писать об этом?

— Нет.

— Ладно, я не буду, но почему?

— Потому что я не терплю жалости.

Она обернулась, со слезами на глазах.

— Ваша Дженни сказала мне — вы боялись, что вас будут жалеть, и поэтому никогда не просили о помощи.

— Она сказала слишком много.

— Жалость, — сказала Индия, подходя ближе, — это совсем не то чувство, которое я питаю к вам.

Я протянул левую руку и схватил ее за запястье. Она перевела туда взгляд. Я потянул, и она сделала последний шаг ко мне.

— Вы сильный, — удивленно сказала она.

— Обычно.

Я привлек ее ближе. Она поняла, что я собираюсь сделать, наклонила голову и поцеловала меня так, как будто это было не в первый раз, как будто так и надо. Мир, подумал я. Начало.

После ее ухода время текло неспешно. До дневных новостей. В мою тихую комнату ворвалась медсестра:

— У вас включен телевизор? Там говорят о вас!

Она нажала кнопку, на экране появилось мое лицо, и бесстрастный голос диктора произнес:

— Сид Холли выздоравливает в больнице.

Это был увеличенный снимок, на нем я был молод и одет в жокейский костюм; кадр со старой пленки, где я был запечатлен много лет назад во время взвешивания после победы в Большом национальном. Я обеими руками держал свое седло, и глаза мои были полны мистического восторга от получения награды, равной Святому Граалю.

Новости перешли на засуху и грядущий голод. Медсестра сказала: «Подождите» — и нажала еще одну кнопку, на другом канале выпуск новостей только начался, и сообщение об этой истории шло с самого начала. Дикторша, печальный голос которой я возненавидел надолго, появилась на экране с приличествующе скорбным лицом и сообщила: