Владимир Кашин - Тайна забытого дела

Правда, сегодня все раздражало Коваля и все не нравилось ему. Даже комната офицеров уголовного розыска, в которой расположился со своими папками Суббота. Быть может, именно поэтому казалась она подполковнику неуютной и отдающей казенщиной.

Коваль считал, что милицейские помещения, особенно кабинеты офицеров розыска и следователей, где иногда решаются сложные для человека вопросы, должны иметь строгий, но вместе с тем нарядный вид. Здесь ведь раскрываются души! Он был уверен, что это должно быть именно так, по этому поводу ссорился с хозяйственниками, но начальство денег на кабинеты не ассигновало, а кое-кто из коллег открыто подтрунивал над Ковалем за его «причуды».

— Разрешите мне, Валентин Николаевич, — обратился подполковник к Субботе, оторвав тоскливый взгляд от серых стен.

Лицо следователя не выражало ничего, кроме самодовольства, и он милостиво кивнул.

— Скажите, — обратился Коваль к женщине, — ваш сын и его дед, который так неожиданно появился в вашей семье, жили дружно?

— Они как следует еще и познакомиться не успели, когда же было им ссориться?

— А что вы можете рассказать нам об Андрее Гущаке?

Женщина пожала плечами. Потом оглянулась, не зная, кому отвечать, кто здесь старший и кто ее лучше поймет.

— Наверно, вам больше о нем известно.

— Кое-что, конечно, известно, — подтвердил Коваль. — Известно, например, что вы неприветливо встретили своего родственника, — сказал он, желая этим вызвать женщину на откровенность.

— Какой родственник! — возмутилась она. — Я даже не знала о его существовании. Михаил, мой муж, говорил, что отец его, Андрей Гущак, в двадцатые годы бросил семью и куда-то исчез. Думали, погиб. Тогда ведь неспокойно было на Украине. Да и кто он нам? Чужой человек, свалился как снег на голову. Радоваться нечему было.

— Могли не принимать…

— И не приняла бы ни за что. Да вот Василий. Отца не знал. Ему пять лет было, когда Михаил умер. А тут — дедушка. Настоял, чтоб дала приют.

— Гущак и свой дом мог построить.

— Мы его деньги не считали. Нам они не нужны. Что там у него есть, пусть государство возьмет.

Суббота, решив, что Коваль спрашивает не то, что нужно, и уводит разговор в сторону, попытался взглядом его остановить. Однако подполковник не обратил на это внимания.

— Ваш муж рассказывал что-нибудь о своем отце?

— Он тоже его не помнил. В раннем детстве из виду потерял. Говорил, темные дела за ним какие-то водились. Из-за этого, мол, его и убили.

— А он, значит, сбежал за границу, живой.

— Сбежал. Зачем только вернулся, не знаю.

Женщина разговорилась и, казалось, немного забыла о своих страхах.

— Темные дела, говорите? — продолжал Коваль. — Вспомните, может быть, что-то еще о нем муж ваш рассказывал?

Женщина отрицательно покачала головой.

— Слышала, что бандит. А где, как, почему — этого не знаю.

— От мужа слышали?

— От кого же еще!

— Валентин Николаевич, может быть, запишете в протокол?

Суббота задвигал бумагой по гладкой поверхности стола, как бы устраиваясь поудобнее, взял ручку, но писать не стал.

— Родственники у вашего мужа где-нибудь есть?

— Не знаю, может, где-нибудь и есть. Я с ними связи не имею. Мы с Василием вдвоем живем, никого не знаем.

— И старик вас не расспрашивал о них, их не искал?

— Нет.

— А каких-нибудь знакомых?

— Нет.

Коваль развел руками, что, по всей вероятности, должно было означать, что вопросов у него больше нет и он возвращает эстафету допроса следователю.

И когда женщина стала просить Субботу выпустить ее сына, который и мухи не обидит, подполковник встал и вышел.

Леся очень устала, но домой не шла, а продолжала бродить по улицам. Было уже около часу дня, солнце раскалило и размягчило асфальт, но она не замечала этого. Что она искала? Вчерашний день? Нет, не вчерашний, а тот, когда Василий, купив билет на электричку, не поехал в Лесную, а возвратился в город. Он бродил до позднего вечера, ждал ее около института. И они встретились. Встретились, не зная и не ведая, что совсем скоро свалится на них вот такая беда…

Где бродили его ноги? Кого видели его глаза? Где он останавливался, где присаживался? О, если бы взгляды оставляли следы! Но даже и от ног не было на тротуаре никаких следов, и Леся, в десятый раз повторяя воображаемый путь Василия от вокзала до института и дальше по бульвару, заглядывала людям в глаза, все еще надеясь встретить кого-нибудь из знакомых, видевших в тот вечер его…

Она вспоминала слова подполковника Коваля: «Если бы нашелся человек, который видел его в это время в городе…» — и сердилась на подполковника, словно бродила она не по своей воле, а выполняя его приказ.

Была она и на вокзале, стояла на платформе, с которой отходят поезда на Лесную, будто бы ища тот вагон, под колесами которого погиб дед Василия. Словно вагон мог что-нибудь рассказать и засвидетельствовать невиновность любимого.

Но так и не нашла ни одного вагона с красными от крови колесами, ни одного человека, который обратил бы на нее внимание и спросил бы, почему она так присматривается к поездам… Все спешили — озабоченные, чужие, равнодушные. Как оскорбительно людское равнодушие! Леся раньше не задумывалась над этим. Люди казались ей всегда чуткими, внимательными, такими, как нужно, — словом, людьми. А теперь они словно стали другими…

Когда девушка ощутила, что сил больше нет, она в последний раз побрела с вокзала в сторону института. Прошла знакомый серый корпус своего факультета, над которым висела заляпанная известью люлька с двумя малярами. И даже институт показался ей сейчас не таким, как всегда, а чужим и равнодушным. Она миновала его и пошла дальше — куда глаза глядят.

Опомнилась на каком-то просторном дворе, среди белых фигур — воин с винтовкой, девушка с серпом. Не сразу поняла, что это не живые люди, а гипсовые. Оказалось, случайно зашла к скульпторам. В другое время, может быть, и заинтересовалась бы. А сейчас все ей было ни к чему.

Человек в длинном сером халате с молотком в руке, глядя на нее, сказал:

— К нам пожаловала Офелия. Хотите позировать?

Она смотрела на скульптора, не понимая, что он говорит.

— Девушка, позируйте нам, пожалуйста, мы заплатим, — попросил второй скульптор в белом от гипсовой пыли халате.

Лесе показалось, что они смеются над ее горем. Она стояла молча, наклонив голову, опустив руки, и вдруг услышала голос сторожа, который следил за нею с того момента, как она отворила калитку и вошла.

— С ней что-то случилось, — сказал он скульпторам. — Оставьте ее. — И ей: — Ты что, девушка? Ищешь кого-то?

Она подняла глаза, нашла взглядом калитку и тихо вышла на улицу.

Очутившись возле какой-то столовой, вспомнила, что голодна. Она ведь с самого утра ничего не ела. Вошла. Свободных мест нет. Встала в угол, решив подождать, пока освободится место.