Владимир Кашин - Тайна забытого дела

Экспертиза, кстати, не сказала еще своего слова. Кровоподтек на голове старого Гущака мог появиться и при жизни убитого, мог возникнуть и от удара о рельс в момент падения…

— Сбежал старик от старухи? — спросил кто-то в толпе.

— Под колеса попал, написано.

— Я и говорю: видела его в вагоне, — уверяла щупленькая старушка, одетая, несмотря на жару, в черный жакет. — А как же! Сидел напротив меня.

— А вы не обознались, бабушка?

— С чего бы это обозналась! Глаза-то у меня видят пока! У окошка сидел, руки на коленях держал. Смирненький такой, аккуратненький. Он самый и есть!

— Так сходите в милицию.

— Еще чего, в милицию! Век там не была, и ходить нечего. — Она на мгновенье умолкла, потом снова заговорила безо всякой связи с предыдущим: — У нас, в Лесной, участковый к моей соседке хаживал. А как пропал у ей поросенок, только рукой махнул: не найти его теперь, где-нибудь заблудился, говорит, или одичал, ты его, поди, плохо кормила, вот он в лес и подался, желудями подкормиться; убежал, сам и воротится…

Люди у щита менялись, а болтливая старуха без умолку распространялась о том да о сем. Коваль все надеялся, что она в конце-то концов выговорится, но, так и не дождавшись, выбрал подходящий момент и отозвал ее в сторону.

Старушка, поняв, что имеет дело с работником милиции, сперва растерялась. А потом выяснилось, что не помнит она ни старика, снятого на фото, ни того, с кем он ехал или разговаривал, ни как он был одет. Вообще ничего не помнит и не знает.

Она виновато моргала, глядя на Коваля подслеповатыми глазами.

— А все-таки вспомните, — настаивал подполковник.

— Правду сказать, — тяжело вздохнула старушка, — ничего я не видела, честное слово. Вы уж меня простите, старую, товарищ начальник. Всякого народу ехало — и молодые, и старые. А тот ли дед аль другой какой, видит бог, не знаю.

— Зачем же говорите?

— Да так, товарищ начальник. Дома-то мне не с кем погутарить. Старик мой неразговорчивый. И день молчит, и два, и месяц целый молчать может. А живем вдвоем, деточек бог не дал. Только и покалякаешь, как сюда на станцию выйдешь. С людьми добрыми поговоришь, и на душе легче. Дома потом и помолчать можно.

Заметив, что «товарищ начальник» улыбнулся, старушка облегченно вздохнула, поклонилась и нырнула в метро.

Коваль направился к остановке троллейбуса. По дороге он еще раз оглянулся на щит, возле которого толпились люди.

Следователь Валентин Суббота, не мигая, смотрел на двадцатидвухлетнего задержанного Василия Гущака, который, нахохлившись, сидел напротив него. Следователь и сам-то был ненамного старше задержанного, но ему казалось, что юридическое образование и уже приобретенная, пусть небольшая, практика дадут ему возможность легко добиться признания.

Допрашивал Суббота в свободной комнате офицеров уголовного розыска, где стояло еще два пустых стола. Разговаривать с парнем в прокуратуре, в общей комнате, на глазах у своих коллег, ему не хотелось. В милиции он чувствовал себя более уверенно. А сегодня уверенность была ему особенно нужна. Во время первого разговора с Василием Гущаком он неожиданно вышел из себя и теперь тщательно подготовился к этой новой встрече.

Он еще раз изучил материалы, связанные с загадочной гибелью репатрианта из Канады Андрея Гущака: протоколы осмотра места преступления и трупа, фотографии, заключения судебно-медицинской экспертизы, протокол обыска на квартире Гущака. Вчитывался, пытаясь представить себе всю цепь событий, приведших старика к гибели.

Словно в кино, кадр за кадром, видел он, как идет Василий со своим дедом из дому. Вот поднимаются они вверх по улице Смирнова-Ласточкина, где живет Василий с матерью. Улица старая, вымощена тесаным камнем, по обе стороны, начиная от Художественного института, стоят ветхие домики, красные и желтые, кирпичные стены которых мечены временем и непогодами, а цоколь порос мхом и травою.

Василий Гущак идет с дедом на Львовскую площадь, откуда трамвай повезет их на вокзал. «Канадец», как следователь мысленно называет старика Гущака, несмотря на восьмой десяток, шагает легко, глядя по сторонам. Ему все здесь интересно. Больше сорока лет бродил человек по свету и под конец не выдержал, вернулся. И не с пустыми руками: и валюты привез немало, и всякого добра. Но из близких на родине почти никого уже не застал: жена умерла, сын тоже умер, осталась только невестка — жена сына, которую он никогда и в глаза не видел. Вот только внук — родная кровь.

Старик, пока освоился, тихо прожил несколько дней, и пусть с грехом пополам, но все же снова заговорил на родном языке. Теперь шел он с внуком к трамваю, чтобы добраться до вокзала — надумал съездить в Лесную, небольшую курортную станцию на Брестском направлении. Не без удовольствия посматривал на внука и улыбался: могучая порода, весь в деда, не иначе. И знать не знал, ведать не ведал, что с каждым шагом приближается к смерти. Вот Гущаки — молодой и старый — сели в трамвай и вскоре вышли у вокзала. Молодой побежал в кассу за билетами…

Но здесь лента, которая так свободно мелькала перед глазами следователя, обрывалась, и, чтобы склеить ее, нужны были показания Василия Гущака.

В глазах Василия, сидевшего напротив, не было видно ни малейшего желания что-либо рассказывать. Наоборот, все чаще вспыхивал недобрый огонь упрямства. «Глаза человека, способного на преступление, — думал Суббота. — Конечно, теория итальянца Ламброзо о преступном типе и о наследовании преступных наклонностей сомнительна, но все-таки глаза этого студента-физика и весь его мрачный и агрессивный вид кое о чем говорят». О, если бы, если бы этот вид можно было подшить к делу!

Готовясь к разговору с подозреваемым, следователь Суббота не раз возвращался в мыслях к тому куску ленты, который оборвался на пригородном вокзале и к которому нужно было во что бы то ни стало приклеить продолжение. Что же было дальше? Дальше Василий Гущак, естественно, купил билеты и вместе с дедом сел в электричку…

— Гражданин Гущак, вспомните, вы сидели по ходу поезда или против?

Парень поднял голову и пожал плечами.

— Все-таки вспомните, — настаивал следователь.

Суббота отложил ручку, пока еще ничего не записывая и надеясь этим расположить парня к себе, вызвать у него то самое доверие, которого до сих пор добиться не смог. Помнил еще из университетских лекций, что не следует ставить прямые вопросы и что вопросы, которые кажутся подозреваемому далекими от сути дела и не требуют признаний, в действительности оказываются для него самыми коварными. Беседуя со следователем, подозреваемый охотно отвечает на эти вопросы, которые, как ему кажется, дают ему возможность расслабиться. Тут-то и теряет он бдительность и попадает в ловушку.