Владимир Кашин - Следы на воде

За несколько минут проскочили этот укрытый от постороннего глаза проход и очутились в тихой заводи, такой тихой после ветреного Днепровского плеса, что всегда сдержанный Коваль невольно ахнул.

Вокруг, до противоположного берега, тоже заросшего камышом, сплошь стелились густо-зеленые круглые листья кувшинок, над которыми кое-где, белым огнем, пылали водяные лилии; край заводи затянуло тиной, роголистником, но поблизости между кувшинками темнела глубокая вода, скрывавшая рыбьи тайны.

Леня заглушил мотор и веслом ловко подогнал лодку к просвету между листьями кувшинок. На якорь не нужно было становиться. Вода, чистая, не болотная, была совершенно неподвижной. Леня сыпнул в просвет между кувшинками горстку толченой макухи, размотал удочку. Дмитрий Иванович еще раз оглянулся. Суматоха, которую они создали своим приездом, быстро улеглась, и вокруг опять воцарилась звенящая тишина. Казалось, она давила на уши. Белая цапля, повернувшая было к ним голову, снова замерла на одной ноге.

Так еще Коваль никогда не ловил. Большая красноперая чернуха и плотва хватали наживку с ходу, едва крючок опускался в воду. Словно рыбы соревновались, кто первая схватит наживку, и одна за другой после короткой борьбы с рыболовом вылетали из воды, на миг вспыхивали темно-красными плавниками в воздухе и, казалось, сами ныряли в ведро на дне лодки.

Коваль вновь ощутил былой азарт и только через какое-то время обратил внимание, что Леня положил удочку и читает книгу.

Собственно, и ему стало вскоре неинтересно столь легко таскать из воды рыбу — нет, это не волнующая охота, это — помешивание половником готовой ухи.

— Леня, а вы что?

— Не обращайте на меня внимания, — оторвался от книжки тот. — Я небольшой любитель ловли на поплавок, да еще чернуху. Мелочь. Да и мясо горьковатое. Раньше я карпами увлекался, то есть — сазанами, это мы их здесь карпами называем. Вот это рыба! Бывало, пудовых вытягивал. Карп у меня хорошо ловился, потому что брал я его на черно-зеленого червяка и на пиявку. В наших плавнях есть такой червяк. В камышах водится. Называем мы его просто черным. Сантиметров двадцать длиной. А бывает еще длинней, растянешь — так чуть ли не в треть метра. И толстенный. Миллиметров восемь, как палец. Но главное, живучий, черт! Всего проколешь, а ему хоть бы хны! По нескольку раз надевай на крючок, все равно в воде шевелится. Рыба, она живого червяка любит. Дохлый ей ни к чему. Если простого нацепишь — дела не будет, он через две-три минуты сдыхает, а черно-зеленый по три-четыре часа на крючке живет. У нас земляные, — он показал на коробку с червями. — Завтра на Хате покажу вам черного… И все же карпа, Дмитрий Иванович, я не уважаю. И сейчас им не увлекаюсь. Бывало, за ночь по шесть-семь штук цепляются, а вытащишь, на худой конец, одного. Тянешь его, тянешь, а он возле самой лодки крутанется, перережет спинным плавником леску — у него там такое перо, как пила, — будьте здоровы!.. Рыба с виду глупая, но обманывала меня куда больше, чем я ее. Не люблю, чтобы меня обманывали. Не только люди, но и рыба… — засмеялся Леня. — Сейчас я сомами увлекся. Это дело вернее. Я сома тоже на черного червяка ловлю, еще на пиявку, на гусеницу он идет и на медведку огородную; бывает, на воробья жареного, на лягушку… Он когда ухватится, то хотя и потягает тебя, особо если крупный, но в конце концов устанет и будет твой. Сом с наживкой расставаться никогда не желает. Взял — значит, все. Следует его немного на месте придержать с натянутой леской или к лодке приторочить, и он готов… Что такое сом, я вам сейчас расскажу… Был у меня случай… — Разговорчивый, эмоциональный, не похожий на обычных рыбаков, которые любят молчать, Леня, наоборот, обрадовался хорошему слушателю. — В прошлую, значит, субботу.

Коваль насторожился. Петро Чайкун был убит именно в ночь на субботу.

— Так, так, — сказал он, подбадривая рассказчика. — Вы точно помните, что в субботу? Не тогда, когда на вас «Актюбинск» наехал?

— Да нет, «Актюбинск» давил нас с Семеном в воскресенье. А это я был один на воде… Выехал на сомов за час-полтора до заката солнца… На Днепре имеются глубокие ямины… Стал я метров за двадцать ниже, на перекате. Клюнул сомик килограмма на четыре — у меня все крючки большие и наживка большая, малые сомики не проглотят, — и все, тишина. Солнце уже к горизонту подошло. Решил сняться с якоря, потому как делать нечего. Под вечер сом выходит из своей ямы, а возвращается обратно только на рассвете, уже сытый, и, конечно, ловиться не будет. Он целую ночь охотился, и утром ему ни червя, ни воробья не нужно. С вечера — другое дело — он голодный, все подряд хватает. Так что не поймал его до захода солнца, значит, поворачивай домой…

Начало темнеть. Снялся я с якоря, переехал к другой яме. Поменял наживку, еще раз забросил — так, наугад, вдруг какой запоздал с выходом. Ничего! Ну, думаю, все, закончилась моя ловля! Но с якоря не снимаюсь. Будто что останавливает. Фонари сигнальные, красные, задний и передний, у меня горят — пароход не наедет. Борюсь с дремотой, сижу. Посидел так, а когда глянул на часы — три часа ночи. Летом в четыре уже совсем рассветает. Начал собираться. И вдруг смотрю на сторожок, что прицепил к леске, с крючком и наживкой — миллиметровая леска натянулась, сторожок поднялся.

Схватил я, потянул — ничего! Видно, зацепились мои крючки за что-то там на дне и ни с места! Глянул опять на часы — пятнадцать минут четвертого. Думаю, вот станет посветлей, смотаю другие удочки — у меня их всегда несколько заброшено, — снимусь с якоря и попробую спасти крючок у той удочки, что зацепилась, — большие крючки у нас дефицит, мы сами делаем. Через две-три минуты, гляжу, сторожок снова медленно наклонился и поднялся. Еще раз потянул леску, как и в первый раз, — а ничегошеньки! Зацепилось! Но почему это, думаю, сторожок дважды наклонялся и поднимался? Может, траву теченьем несет по дну, и она цепляет леску? Снова попробовал потянуть — зацепилось намертво. Поставил я сторожок на место, начал сматывать другие удочки. Смотрю, мой сторожок опять зашевелился! Что за черт! Тяну, хоть бы что — зацепилась намертво и ни с места. Но что-то мне подсказывает, что там на крючке не коряга. Сажусь тогда на среднюю лавочку в лодке и начинаю дергать леску то вправо, то влево — туда-сюда, туда-сюда. Через несколько минут после такой физкультуры, чувствую, шевельнулось что-то. Я быстро беру дощечку, на которую намотано пятьдесят метров лески, связываю с той, на которой что-то сидит, и снова начинаю дергать, вожу туда-сюда.

Наконец чертяке надоело, и она тоже потянула. И пошло. Леска звенит как струна: вот-вот оборвется или, того гляди, крючок сломается, и я быстро отпускаю ее еще на пятьдесят метров. Рыба уходит дальше, на всю выпущенную длину. Несколько раз удавалось остановить ее, но ненадолго. Вдруг как рванула — почти пятьдесят метров лески ушло под воду.