Марина Серова - Млечный путь

Россошанский с трудом поднял тяжелую голову и вперил в меня недоуменный взгляд красных глаз.

– Я же все объяснил, – сказал он. – Неужели непонятно? Я не убивал Вячеслава и не планировал этого.

– А как же ваш разговор с Сергеем Лукашенком? – прямо спросила я. – Насчет того, чтобы сделать его наемным убийцей?

Я пошла, что называется, ва-банк. Я совсем не была уверена, что непосредственный исполнитель не кто иной, как наркоман Сергей Лукашенок. Я назвала его имя по наитию, основываясь только на словах бывшей супруги Россошанского, которая застала мужа вместе с «подозрительным типом, крутившимся в клинике». Но его приметы очень уж совпадали с приметами Лукашенка, с которым я не так давно имела честь познакомиться во время экспресс-расследования кражи из сумочки Людмилы Омельченко. Родион Перетурин во все глаза смотрел на меня. Но я сразу поняла, что попала в точку.

Россошанский побледнел и ошеломленно посмотрел на меня.

– С чего вы… Откуда вы это знаете? – спросил он.

– Неважно. Главное, что знаю, – сказала я. – И вам трудно придется, если вы пожелаете опровергнуть это утверждение.

Глаза Эдуарда растерянно забегали из стороны в сторону.

– Черт, – прошептал он. – Господи ты боже мой… Это же надо, а? Какой же я дурак!

– Так что, признаваться будем? – деловито спросила я.

Россошанский еще некоторое время что-то шептал себе под нос, покачивая головой, потом произнес:

– Да не в чем мне признаваться! Да, я действительно имел разговор на подобную тему с Лукашенком, но это было… Не всерьез, понимаете? Это все эмоции, чувства! Я не собирался убивать Вячеслава!

– А вот Лукашенок утверждает обратное, – покачала головой я. – Он уже дал письменные показания, в которых заявляет, что вы самым что ни на есть серьезным образом нанимали его для убийства. И даже называет сумму, которую вы обещали ему заплатить.

И здесь я откровенно блефовала. Никаких показаний против Россошанского Лукашенок не давал, хотя бы потому, что никто от него не требовал этих показаний. Имя Лукашенка я даже не произносила в милиции. Но я чувствовала, что сейчас именно давление на деморализованного Россошанского играет решающую роль.

– Господи! – схватился за голову Россошанский. – Я знал, что это добром не кончится! И зачем я доверился этому скоту?! Да это все было просто выбросом эмоций! Просто я находился во взвинченном состоянии, я ненавидел Вячеслава за то, что он снова забрал у меня Веронику, а сам… А сам никогда не сделал бы ее счастливой! Наоборот, он сделал бы ее несчастной, заставил бы страдать, как уже было! Он не способен на другое отношение к женщине, я же знаю его много лет! А в тот вечер я просто выпил лишнего, вот и проболтался Лукашенку, что, мол, готов заплатить тысячу, только чтобы Вячеслав навсегда исчез с Вероникинова горизонта!

– Вообще-то профессиональный киллер стоит дороже, – заметила я.

– Вот именно! – подхватил Россошанский. – Теперь вы понимаете, что все это было просто так?

– Но и Лукашенок не профессионал, – тут же возразила я. – Для него тысяча долларов – деньги просто запредельные, о них он только мечтать может. И за эту сумму готов пойти на что угодно – я не раз встречалась с наркоманами, да и с этим Сергеем успела познакомиться. И у меня не сложилось впечатление, что он врет.

– Наркоман, значит, какой-то не врет, а я вру, да? – запальчиво, по-мальчишески воскликнул Россошанский.

– Я думаю, что пришло время для очной ставки, – твердо заявила я и взялась за трубку телефона.

– Да ради бога! – махнул рукой Россошанский. – Я рассказал всю правду, мне бояться нечего.

При этих словах он, видимо, вспомнил о том, что сделал с Вероникой, потому что опустил голову и мрачно затеребил пуговицу на полурасстегнутой дорогой рубашке. Потом он растерянно оглядел себя, как будто осознавая, что находится не в лучшем виде, сначала медленно застегнул рубашку и заправил ее в брюки. Потом, увидев несколько пятен, брезгливо стянул рубашку и прошагал к шкафу. Сняв с вешалки чистую, отглаженную рубашку, надел ее и, отвернувшись, в сторону буркнул:

– Извините…

– Хорошо, что переоделись, – кивнула я. – Хоть мы сейчас поедем и не на светское мероприятие, а в РУВД, но вы хотя бы привели себя в порядок.

Россошанский воспринял все это достаточно индифферентно. Не последнюю роль во всем этом сыграло то обстоятельство, что директор клиники был уже очень пьян. Я же набрала номер Арсентьева и сказала, что обнаружился виновник происшествия с Вероникой Вересаевой и, возможно, гибели еще одного человека. И что в самое ближайшее время я готова доставить его в отделение. Арсентьев явно был удивлен таким поворотом дела, однако возражать, разумеется, не стал. Я добавила также, чтобы он послал группу сотрудников по адресу Сергея Лукашенка, представив его как наемного убийцу. После этого я посмотрела на Россошанского. Тот совсем обмяк, сник, и мне даже стало его жалко. Глаза директора клиники были покрасневшими и воспаленными, он явно был надломлен осознанием того, что произошло. Перед тем как мы вышли на улицу, я посмотрела ему в глаза и сказала:

– Молитесь, чтобы Вероника Вересаева выжила. Она в Первой городской больнице. Без сознания…

Я возвращалась из милиции уже около десяти часов вечера. На город уже опустилась ночь.

– Ну что, Татьяна Александровна, вот и все, – грустно произнес Родион. – Виновный установлен. Кто бы мог подумать, что так оно выйдет!

Я не отвечала, думая примерно над тем же, над чем и мой спутник, но не разделяла его мнения относительно того, что все кончилось. Все очень спорно. Конечно, милиция может надавить на младшего Лукашенка, и он признается в совершении преступления. При том, что он находится в состоянии наркотической зависимости, это достаточно просто сделать. Кстати, задержали его достаточно быстро, и сопротивления органам правопорядка он не оказал.

Но я не верила: слишком противоречив по своему характеру Россошанский (сегодня – так, завтра – эдак) и слишком несерьезен в роли киллера Лукашенок. К тому же ни трупа, ни машины по-прежнему найдено не было. Относительно Вероники тоже все не так просто. Скорее всего, Россошанский говорит правду: он ее толкнул, а она неудачно упала. При отсутствии свидетелей того, что его видели около дома Вероники в тот вечер, он бы вообще мог не признаваться и никто бы вину его не доказал. Он мог думать, что наймет адвоката и тот развалит дело за отсутствием улик. При условии, конечно, что Вероника не выживет. А Росошанский и не знал до поры до времени, что она жива! Он был уверен, что убил ее. Я специально не стала его разубеждать, чтобы выслушать его версию происшедшего. Но тем не менее Эдуард косвенно признал свою вину. И я склонна была верить, что все так и случилось.