Райдо Витич - О чем поет ночная птица

— А ему что? — отлегло от сердца. Заботой меньше: не нужно крутить Пашкова.

— Тебя. Сказал, что как дятел последний долбит два телефона, а ты ни на один звонок не отвечаешь. Ну, с этим понятно, а рабочий? Два.

— Мобильник в бардачке.

— А бардачок в Ираке, — хохотнул мужчина.

— Догадлив. Примерно там.

— Ага. А городскому рабочему вороги кабель перегрызли?

— Не в курсе.

— В смысле, ты не на работе? Смотрю нешуточная карусель у тебя, Рус. Помощь нужна?

— Если только психиатра, — буркнул и замер: инсайт!

Двинулся прочь от дома, слушая подколки друга и соображая, где же записан телефон Радыгина? В записной? Она в столе кабинета. В рабочей мобилке? Точно, есть. Должен быть! Номерок нужный, по работе раз пять уже пробит, потому стереть его Руслан не мог.

— … Так что Валере передать? Что ты к Робинзону на раут умчался, к понедельнику быть обещался?

— Я позвоню Легковесову сам, минут через тридцать.

— Супер. Я твой должник, а то достал он меня, боевая оперативная лошадь.

— Он умница…

— Не спорю, но нудный…

— Как твоя рыбалка.

— Моя рыбалка праздник души!! — тут же возмутился Леня. Как же, на святое посягнули! Руки прочь от удочки, а язык от мормыша!

— Ладно, не ругайся. Готовь лучше свой спиннинг.

— Поедешь?! — обрадовался.

— Нет. Но ты можешь надеяться, — хмыкнул и отключил связь. И дал марафон до машины, что к несчастью оставил за пять кварталов от музея — очень Вите хотелось пионы на газоне у Индустриального техникума изучить. А Руслан был не против: что не сделаешь для счастья женщины? Вот теперь и платил за него, вспоминая дни златые туманной юности своей — кроссы в военном училище, марш-броски на службе Отечеству.

Да ерунда — не такие дистанции сдавал.

"То же мне, печаль", — улыбнулся, легко входя в темп и лавируя между прохожими: "А ничего еще, в форме", — порадовался.

Подумать только, он, отставной офицер прошедший горячую точку, начальник службы охраны крупнейшего коммерческого центра города, тридцатисемилетний мужчина вполне респектабельной наружности, в костюме английского дома моды, бежал по улице как мальчишка, сбивая туфли штучной работы, и радовался! Радовался так, как не радовался получению долгожданных лычек лейтенанта, как не радовался потом выходу в запас и свободе от армии, как не ликовал при покупке первого автомобиля, назначению на должность, приобретению таунхауса.

Счастье. Миг всего, сколько к нему идешь, как долго его помнишь?

Но счастье это не просто радость, окрыляющая и дурманящая тебя легкостью ощущений, это что-то еще, чего он еще не знал, но очень надеялся узнать.

Хотя нет, однажды он был счастлив, очень, очень счастлив — когда он вывел свою группу из окружения, не потеряв ни одного бойца. Да, тогда он был счастлив почти как дитя, и целых пять минут смотрел в небо, не тревожа себя мыслями. В гарнитуре надрывал связки комбат, а ему было плевать — он смотрел на облака и понимал, что сегодня смерть умылась не получив завтрака. И мертвые глаза его пацанов не будут смотреть в небо с немым укором своему командиру — будут смотреть живые. Шесть матерей, всего лишь шесть, но все же целых шесть матерей не получат похоронки.

Тогда им улыбнулась удача, а после долго не навещала Зеленина. Может, забыла, а может, обиделась за что? Какая теперь разница? Теперь она вернулась, с ней и прощение — Вита. Он оборвал одну жизнь, но возродит другую и в этом получит сатисфакцию и индульгенцию одновременно.

Руслан снял машину с сигнализации и залез в салон, принялся рыться в бардачке, потом в телефонной книжке и вот, хвала всем святым — телефон заведующего коммерческим медицинским центром, расположенным на последних этажах «Сотникова». Рабочий он знал наизусть, вот мобильный забыл. Но он был вбит в записную, оказался на месте: ура! — нажал кнопку вызова Руслан:

— Геннадий Алексеевич? Приветствую вас — Зеленин.

— А-а! — тактично порадовался мужчина. — Руслан Игоревич? Слушаю вас, слушаю.

— Мне бы консультацию по одному вопросу.

— Ну-у, в чем дело? Поднимайтесь к нам.

— Нет, я далеко от центра.

— А вопрос архиважный и архисложный?

— Можно и так сказать.

— Тогда не стоит тянуть — говорите.

— Э-э… Даже не знаю как и с чего начать. В общем, суть такая: девушка, примерно двадцать пять лет, имеет проблемы следующего характера: память — то помнит, то нет, слабая ориентация во времени, своеобразная логика, если не полное ее отсутствие, страхи… эээ…. Вопрос: отчего это может быть?

Доктор весело хрюкнул в трубку.

— Не понял?

— Я тоже, дорогой мой Руслан Игоревич. То что вы мне описали относиться к клиническим проявлением патологии лобной и левой височной доли. Мозговая патология, следствие которой вы мне так ярко и точно пересказали. Но вот тут и появляется сложность — вариации этиологии данной патологии. Причиной может послужить что угодно: от родовой травмы до опухоли.

Руслан задумчиво потер висок:

— А как узнать?

— Анамнез, голубчик. Есть такой термин в медицине — а-нам-нез. Или по-вашему — сбор оперативной информации.

— То есть, выяснение причин отклонений?

— Именно.

— Хорошо, если я выясню, вы сможете помочь с лечением? Направить, проконсультировать. Все что угодно.

— Н-да, — протянул Радыгин, помолчал и вздохнул. — Руслан Игоревич, кажется, вы не понимаете, о чем говорите. Не стану вас обманывать, уж простите старика, прямо скажу: процент стабилизации в данном варианте более чем виртуален. Поэтому лечить, конечно можно, но вылечить сложно, если вообще, возможно. Ведь речь может идти о чем угодно, например, о проблеме наследственного характера. А это уже к генетикам. Хотя и к ним — зря, лучше сразу к Господу Богу, он как заведовал этим вопросом, так и заведует. Так что, надежду отбирать не стану, но и питать ее тщетно — увольте.

Руслан молчал. В голове билось: "лобная и височная доли". Он стрелял в лоб. Но у Виты нет признаков травмы, нет намека на шрам. И потом, никто еще не выжил после контроля в голову — в лоб. А у нее, у Виты повреждение лобной доли… и височной. Случайность? Как их встреча, как ее схожесть с Лилей? Судьба…

— Простите, Геннадий Алексеевич, можно подробности: отчего вы решили, что повреждены именно лобная и левая височная доля мозга?

— Да потому что за память отвечает лобная доля, а за логику левая височная, правая височная — за творчество.

Руслан поерзал на сиденье:

— А если творчества хоть отбавляй?

— Процесс декомпенсации.

— Хм?

— Когда атрофируется одно, начинает усиленно развиваться другое, — терпеливо пояснил Радыгин. — Например, при резекции одной почки, вторая, живая, здоровая, берет на себя функции, так сказать, удаленной сестры. Увеличивает объем вывода жидкости и фильтрации вдвое. Внятно?