Райдо Витич - Синдром синей бороды

Пути назад не было, вперед же идти не давали. К тому же они хотели не просто жить дальше, забыть, зачеркнуть прошлое, а воздать должное за каждый прожитый в заключении час. Казалось, лишь так они обретут свободу от боли и грязи, что напитала их души ядом ненависти. Здесь же двадцать два года назад они решили, что справедливость должна восторжествовать. Глубокой ночью, устав барахтаться в пучине собственной боли, они поклялись найти виновных и воздать им должное, но чтоб не вернуться в исходную точку — на нары, каждый взял на себя обязательство отомстить обидчику товарища.

Обидчик Кости давно почил на дне водохранилища, название которого Вадим даже не узнавал. Он нашел парня, что просил ничего не ведающего Костю отнести пакет с наркотой по нужному адресу, и убил, ничуть не печалясь о том. Потом уехал в Москву. Заключил фиктивный брак с гражданкой Франции и отбыл за рубеж.

Костя остался в России искать Марину Селезневу и того затейника, что надоумил ее отправить Вадима в тюрьму. Однако жизнь запутала все нити участников событий. Кто-то умер, как Шеховы, кто-то исчез из поля зрения, как сама Селезнева, затерявшись на огромных просторах Родины. Да и самого Уварова крутило и мотало, бросая из края в край: от шестерки до туза. Но вот вроде бы все и успокоилось. Улеглась волна перипетий. Снизошла судьба, одарив стабильностью и Константина, и Вадима. Да мало счастья в покое, если прошлое по-прежнему живо и властвует в сердцах и умах.

Уваров, помня свою клятву, нашел все-таки виновников, но посвящать Вадима не спешил. Неприятные новости. Стоит ли в водную гладь камни кидать, будоража ил на дне? Как бы лихо не вышло.

Вадим же, искренне надеясь все эти годы забыть и простить, не смог сделать ни того, ни другого. Непонимание отравляло душу, желание посмотреть в глаза затейникам крепло с каждым годом, вопреки логике и рассудку. Возможно, сложись его личная жизнь иначе, он думать бы забыл о событиях давнего прошлого, но этого не случилось. Мысль же, что его жизнь сложилась так, именно оттого, что он сам не отпускает прошлое, Греков гнал. Она ему не нравилась. А все, что ему не нравилось, он давил, уничтожал, чтоб не иметь причин для раздражения.

— Самое время, Костя, разобраться.

— Надолго прилетел? — посерьезнел Уваров.

— Пока точку в той истории не поставлю, домой не вернусь.

— Домой… — протянул мужчина, скривив губы. — Ох, Грек, как же тебя измололи-то, если чужбину Родиной считаешь.

— Лекцию о патриотизме ты мне потом прочтешь, ладно? — бросил на него предостерегающий взгляд. Запрыгнул на парапет и поднял воротник. — Может, в машину хотя бы сядем. Осень…

— Не Канары, — согласно кивнул Костя. — Можно, конечно, в салон пройти, но боюсь, ты метаться начнешь от новостей. Разнесешь еще иностранку свою.

— Плохие новости? — насторожился Вадим. Уваров не спеша допил пиво и начал излагать то, что узнал, изредка косясь на друга. Лицо Грекова и без того жесткое, отполированное Северными ветрами, превратилось в маску ледяной фигуры. И хоть Вадим молчал, ни разу не спросив, не уточнив, не выказав эмоций, взгляд его не предвещал ничего хорошего.

Уваров поежился, но не от холода. Зная Вадима, предположить развитие событий ему было не трудно.

— Ты главное дров не наломай, — предупредил тихо.

Греков кивнул: слышал.

— Если понадобится помощь, где и как меня найти знаешь. Могу подтянуть пару-тройку ребят. Молчуны. Сделают все чисто. Но стоит ли? — пожал плечами и скривился: глупо — все уж мхом поросло. Но опять же и оставить, как есть, нельзя. Он бы не смог. Да и Вадим мимо ушей не пропустит, точно. — Гнилая история, старик.

— Люди гнилые, — спрыгнул с перил Греков и пошел к стоянке, не попрощавшись.

— Вадим, — с беспокойством окликнул его Константин. Тот махнул рукой: оставь, не до тебя. Однако Уваров, понимая состояние друга, оставлять его не собирался, двинулся следом, сохраняя дистанцию.

Вадим уже дошел до машины, открыл дверцу и замер, тупо поглядывая в салон. Костя встал с другой стороны серебристого порше и, облокотившись наверх чудо-техники, с пониманием уставился на друга:

— Сигаретку дать? — спросил тихо. Вадим очнулся, скрипнул зубами, одарив друга больным взглядом. — На, — протянул тот пачку Кента.

Мужчины закурили, прислонившись к машине:

— Гадость какая, — поморщился Греков. Вот только к чему или кому относилось данное замечание, Костя не понял, хоть и предположил последнее.

— Ты не мог ошибиться? — спросил Вадим.

— Я, конечно, не сапер, но ошибиться в таком деле, что группу сирот по минному полю пустить. Стал бы говорить тебе, если б сомневался? Факты, Грек, говорят, не я. Ничего из ничего не нарастает. Впрочем, проверить легко, стоит только разговорить Ливенбах. Есть масса испытанных способов узнать истину…

— Например? Паяльник в интересное место? Или утюг на живот?

— Старо. Есть более цивилизованные способы развязывать язык.

Вадим поморщился — цивилизованный? Только не в его случае.

Он бы не спрашивал, а убивал. Медленно, с применением самых изощренных пыток отправлял на тот свет и смотрел, смотрел…

А что? Это мысль.

— Я знаю, что буду делать, — откинул окурок. — Сам все узнаю и приговор вынесу.

— С этой шалавой встретишься?

— Нет. С ней ты встретишься и применишь свои цивилизованные методы. Я боюсь, что ничего спрашивать не стану. Придушу без затей, а потом жалеть буду, что так просто отпустил.

— Стоит ли о сучку продажную руки пачкать?

— Вот поэтому я ее видеть и не хочу. Ты с ней свидишься, побеседуешь доверительно.

— Нет, Грек, мальчиков пошлю. Зная тебя, ясновидящим не надо быть — жить сучке, сколько доброты твоей хватит. Мне, конечно на ту-ю лярву, как и на ментов, по верхушку фикуса, но светиться без надобности, не стоит. Я еще здесь тебе пригожусь.

Вадим кивнул, соглашаясь, зажмурился, подставляя лицо ветру. Впервые за долгие, долгие годы ему хотелось дать волю чувствам и заплакать как семилетнему мальчишке, разбившему коленки. Но тогда он пытался сдержать слезы, а сейчас и хотел их выдавить, да не мог. Давно пересох их исток. Вместе с чувствами, верой в лучшее. Да и болела не коленка.

Мутно было на душе. И даже не больно, а холодно и мрачно, как в склепе.

Что он в таком состоянии натворить может, и самому страшно.

— Поехали со мной, посидим, — предложил Косте.

— Нет. Тебе сейчас одному побыть надо, в себя прийти. Глотни Henessi и ложись баиньки.

— Угу, — усмехнулся Вадим, — я лягу…

Уваров поежился: зловещая ухмылка Грекова навевала неприятные ощущения. Веселая осень намечается.

Греков крепко пожал ладонь Кости, прощаясь. Слов не было, да и не нужны они: все ясно и понятно. Что без толку молоть, в больном ковырять?