Райдо Витич - Синдром синей бороды

Меж сессией и каникулами родилась Маша и вопреки Ириному ожиданию вызвала в ней лишь смутно чувство озабоченности: зачем ей этот пищащий комочек? Что ему надо? Но приучала себя думать, как Вера, а значит жить, как она — выполняя свой долг. И выполняла — честно ухаживала за малышкой: кормила, пеленала, гуляла, и радовалась помощи Егора, который шел в гору с подачи тестя и все же каждую свободную минуту отдавал дочери. И был тактичен и ласков с женой, не склонял к близости, наоборот, к ее радости довольно редко делил с ней постель. А что два три раза в месяц не ночевал дома, было вполне объяснимо — командировки, авралы на работе.

Жизнь, казалось, налаживается, и вселяет надежду на лучшее, стирая память о плохом вместе с той девчонкой, что многого хотела, слишком мало понимала, и очень много, что себе позволяла….

Проходил год за годом, перемежая светлую полосу с темной, как у всех.

Словно в тумане — в серости обыденного существования, ненавистных дел, обязанностей, Ира-Вера перебиралась от одной даты к другой, глуша в себе Иру, подчинялась Вере, из чувства самосохранения, и уверяя себя, что так и надо, что все правильно.

Однако соответствовать Веронике оказалось трудней, чем думала Ирина, и приходилось постоянно контролировать себя, смотреть как бы со стороны и корректировать взгляды, манеры, подавлять эмоции. Но нет, нет, а импульсивная натура Ирины проявляла себя всплеском эмоций, резкими словами. В итоге Вера начала пить успокоительное и снотворное, что больше походить на свою вялую сестру. И преуспела… но покоя так и не нашла ни в лекарствах, ни в аутотренинге, ни в алкоголе, а лишь еще больше замкнулась в себе, отдалилась от мужа и детей.

С Егором они так и не стали близкими друг другу, но привыкли, притерлись и будто срослись, не понимая зачем. Что их держало, что заставляло шагать по жизни рядом и все же — в одиночестве? И мстить друг другу за то, что связаны…

Вероника точно знала, что Егор ненавидит Иру до сих пор, помнит ее дела и, неосознанно мстит за них Вере. А она в ответ, мстит ему уже сознательно.

Он был не нужен ей изначально, но она не желала его отпускать и держала крепко, привязывая детьми, долгом, обязанностями, в надежде не полюбить, а влюбить и получить дубль Вадима, а когда не получилось и поняла что не получится — уже на зло, из упрямства, из какого-то садистского удовлетворения, на удивление приятного, доставляющего больше наслаждения, чем, что-либо другое. Ей нравилось властвовать над ним, нравилось, когда унижать, когда поднимать, и постоянно давить. Много раз он порывался уйти от нее, но Вера пресекала его попытки на корню, возвращая с небес на землю. Но как только он смирялся, успокаивался, жалела, что он опять рядом.

Почему она его не отпускала? Из упрямства? На зло? Из справедливости. Ее жизнь была разрушена, так почему его должна была наладиться? Она потеряла и Вадима и Вениамина, утеху и мечту, любовь и возможности. Как же она могла отпустить к любимой того, кто не любил ее, но был виновен не меньше? Ирина была наказана им, так пусть и он будет наказан ею! Да и как можно было отпустить на волю, в благодать любви и благополучия брата Вадима, ненавидящего Иру, отца ее детей? Того, кого она и ее родители создали из ничего, подняли со дна, и сделали из пешки ферзем? Нет, этого Егора она не могла отдать другой женщине! Тем более, что у нее самой не было другой кандидатуры в мужья, более приемлемой партии, а одиночество, как и статус матери-одиночки ее естественно не устраивал.

Периодические любовные связи лишь слегка утоляли ее внутренний голод, расслабляли и успокаивали на день, неделю, а потом утомляли и даже обременяли. И все любовники, словно она выбирала их специально, были похожи на Вадима и Егора, кто внешне, кто внутренне, и вели себя соответственно — расчетливо и осторожно.

И ни один не предложил ей выйти за него замуж.

Она отталкивала их своей холодностью, и не могла вести себя иначе. Ведь это значило — влюбится, а значит дать выход натуре Ирины, и натворить безумств, потерять контроль над собой и невольно выдать истину, сломать то, что с таким трудом строила, приложив титанические усилия.

Нет, она не хотела перемен, она их боялась, чуралась, и, не давая воли себе, не давала воли мужу. Закрывала глаза на его встречи с Ольгой, делала вид, что ничего не знает, и даже не подозревает, но стоило ему чуть взбрыкнуть, тут же выпускала коготки и давила, давила на больное, останавливая порывы, инициативы. Дети и еще раз дети — вот главный аргумент против желаний души Егора. И пусть там тоже растет ребенок — кто знает, чей он, кто знает — кто он? Да и какое ей дело. Она мать, и должна думать сначала о своих детях, а потом уж о чужих.

Десять лет, двадцать — и можно успокоится — Егор, привыкший к положению вещей, больше не пытается уйти, признать Лику дочерью официально. И не признает — хватает ума понять, что поздно. Его не поймут, отвергнут, возненавидят собственные дети. А значит, он потеряет их — полноценных, здоровых, обретя взамен дурочку, которая итак его любит, но ничего кроме этой любви дать не может.

Одного Вероника опасалась всегда — Вадима. Он рос на глазах, поднимался все выше, богател и ширил свою власть. Но пока он был там, в своей далекой чужой Швеции Вероника лишь злилась, слушая рассказы Егора о достижениях брата, но и вида не подавала, что ее они раздражают. Когда же Вадим появлялся, сердце женщины замирало и от страха, и от восхищения, и от осознания потери. Хуже нет было смотреть на элегантного, респектабельного иностранца, что мог стать ее мужем, а стал деверем. Смотреть на двух мужчин — бывшего любимого и нынешнего ненавистного — сидящих рядом и сравнивать, и видеть, что сравнения не в пользу Егора, и понимать, что сама во всем виновата. И чувствовать страх, что все откроется, и волноваться и ненавидеть себя за волнения, Егора за не похожесть на Вадима, Вадима, за то, что жив, здоров, прекрасно выглядит, сыто и спокойно живет, гуляет, сорит деньгами, женится на красотках, что все моложе и моложе его. И, остается свободным, подчиняется лишь самому себе.

Он свободен и независим, а она?

Вечное — должна, вечное — надо, и бесконечное — терпи.

Нет, хватит: пора решать, спасать себя, пока не старая, менять свою жизнь. Бежать, бежать из этого болота, подальше от всех.

Только куда уходить? К Вадиму? Исключено. Не верит она ему, не доверяет — хитер слишком и сам себе на уме. О любви говорит, а взгляд холодный, пристальный, и улыбка акулья. Нет, Вадим не выход, Вадим — эшафот.

Значит надо искать другие варианты. И она их найдет обязательно, главное — озаботиться.

Вечером, пока Лика готовила ужин, Вадим позвонил Константину:

— Угу, — бросил тот. — Если думаешь, что могу сообщить что-то новое, то не обольщайся. Не метеоры.