Николай Гейнце - В тине адвокатуры

Слава о чудодейственной силе молитвы священника Кронштатдского собора о. Иоанна Сергиева уже успела в то время облететь всю Россию. Рассказывали множество случаев исцеления безнадежно больных одной молитвой этого отличающегося силой веры служителя алтаря, за ним, кроме того, укрепилась и слава прозорливца. К нему то и обратилась княгиня Зоя Александровна с прочувствованным письмом, прося его не отказаться приехать помолиться о болящем князе Василии. Кроме надежды на силу молитвы этого видимо угодного Богу человека, княгиня рассчитывала на силу его убеждения, чтобы заставить ее мужа перед смертью простить опального сына. Она решила рассказать о. Иоанну все, открыться ему, как на духу, и просить его повлиять на князя в смысле прощения единственного сына.

О. Иоанн не заставил себя долго ждать. Через несколько дней после отправки письма, к подъезду княжеского дома подъехала карета, по следам которой бежала толпа народа, и из нее вышел о. Иоанн. Благословляя по обе стороны собравшуюся у подъезда толпу, он прошел в швейцарскую и приказал доложить о себе княгине. Она приняла его в комнате, смежной со спальней больного.

О. Иоанн был человек среднего роста, худощавый, с резко очерченными линиями выразительного лица и проникающим в душу взглядом добрых, ясных, серых глаз. Жиденькие светло-каштановые усы и бородка закрывали верхнюю губу и подбородок; такого же цвета волосы жидкими прядями ниспадали на плечи. Одет он был в коричневую камлотовую рясу. На груди его висел золотой наперсный крест.

Своей своеобразной торопливой походкой, соединенной с постоянным передергиванием плеч, что происходило от тяжелых вериг, которые он постоянно носил на теле, вошел он в комнату, где его ожидала княгиня с дочерьми. Положив, вместо благословения, на голову каждой из них крестообразно свои руки о. Иоанн справился о больном. Княгиня провела его в спальню. Князь был в забытьи.

О. Иоанн долго пристально смотрел на исхудалое, с обострившимися чертами лицо больного, подернутое мертвенной бледностью, с темным земляным оттенком.

— Пойдемте, помолимся! Он этим временем придет в себя, я его исповедую и приобщу — запасные дары со мной, — тихо произнес он и направился было в другую комнату, но княгиня Зоя остановила его.

В коротких словах передала она историю разрыва между отцом и сыном, не утаив и малейшей подробности, включая даже биографию Александрины и присвоения ее денег. Эта была искренняя исповедь жены и матери у постели умирающего мужа.

— Повлияйте, батюшка, на него, — указала Зоя Александровна полными слез глазами на больного, — чтобы он престал несчастного.

Княгиня посмотрела на о. Иоанна умоляющим взглядом.

— Попробую с Божьей помощью! — после некоторой паузы ответил он.

Они вышли из комнаты больного. В соседней комнате было уже приготовлено все для молебна. В дверях толпилась прислуга.

О. Иоанн начал молиться. Уверенность тона молитвы этого необыкновенного, отмеченного божественным перстом священника — сообщалась предстоящим, и им казалось, что подобная молитва не может быть не услышана и не исполнена. В это молитве слышалась не мольба, а скорее почтительное требование, — в ней была вера, переходящая в несомненную уверенность. Для слабых смертных, присутствующих при подобной молитве, становился на мгновение понятен тот идеал евангельской веры «с горчичное зерно», веры, способной двигать горами.

По окончании молебна из спальни послышался слабый голос больного и княгиня поспешила туда. Князь был в полном сознании и чувствовал себя сравнительно лучше. Узнав, что о. Иоанн в их доме, он пожелал его видеть. Приняв от него благословение, он попросил жену и дочерей удалиться.

— Я хочу исповедываться и приобщиться! — слабо сказал он.

Около часу провел о. Иоанн в беседе с умирающим, и результатом это беседы было высказанное князем Василием желание видеть сына. Обрадованная княгиня тотчас же телеграфировала ему в Москву.

Больной как-то просветлел и укрепился духом и хотя был так же слаб, как и прежде, но жгучие боли прекратились. Он стал говорить о своей смерти, но в этих словах не слышалось не только страха, но даже сожаления о покидаемом мире.

Прошло несколько дней, а князь Виктор не ехал, княгиня ожидала его после каждого приходящего из Москвы поезда, на которые высылался за ним экипаж, но их сиятельство, говоря словами лакея, «прибывать не изволили». Зоя Александровна ужасно беспокоилась, боясь, что он не застанет в живых день ото дня слабевшего князя Василия, тоже ежедневно справлявшегося о сыне. Наконец молодой князь, как мы знаем, прибыл вместе с Николаем Леопольдовичем и расстался с последним на вокзале. Княгиня бросилась на шею сыну и залилась слезами.

Успокоившись, она рассказала ему ход болезни его отца, жояговор докторов, посещение о. Иоанна, и желание князя видеться с ним, выраженное после беседы с знаменитым священником. Князь Виктор выслушал все это более чем хладнокровно.

«Он стал для нас совсем чужой! — подумала Зоя Александровна. — О, как жестоко отомстила нам эта женщина!»

С сестрами князь Виктор встретился тоже чрезвычайно холодно. Его думы и мысли были на самом деле далеко от родительского дома — они вертелись постоянно, как белка в колесе, около «божественной» Александры Яковлевны.

— Пойдем к отцу! — вывела его из задумчивости княгиня.

Он машинально последовал за ней.

Князь Василий, увидав перед собою сына, сложил губы в нечто в роде ласковой улыбки и протянул ему руку. Тот беззвучно поцеловал ее.

— Я умираю, ты остаешься единственной опорой твоей матери, единственным представителем рода князей Гариных. Надеюсь, что эти важные обязанности, в связи с просьбой своего умирающего отца, заставят тебя изменить твою жизнь а пойти иным, более достойным носимого тобою имени жизненным путем.

Больной остановился, еле переведя дух, — давно уж он не произносил такой длинной фразы.

Виктор опустил глаза и вместо ответа снова припал губами к исхудалой руке отца.

Если бы князь Василий обладал прежнею прозорливостью, то по одному апатичному выражению лица сына он понял бы, как далек последний не только от искреннего желания исполнить последнюю его волю, но даже вообще от всей этой тяжелой обстановки родительского дома. К счастью для умирающего, он от непривычного волнения ослаб и впал в забытье. До самой смерти, последовавшей недели через две после описанной нами сцены, он не приходил в полное сознание и умер тихо, как бы заснув.

Отдать последний долг богатому и родовитому сановнику собрался буквально весь великосветский Петербург. Печальный кортеж медленно двинулся по Невскому проспекту, по направлению к Александро-Невской лавре. Металлический гроб, сплошь прикрытый множеством венков от разных ведомств и учреждений, тихо колыхался под роскошным балдахином, впереди которого несли бархатные подушки с бесчисленными орденами покойного. Когда отпевание было окончено и семья покойного стала с ним прощаться, в церкви, среди столпившихся около гроба, произошло движение. Какая-то молодая дама, элегантно одетая в глубокий траур, вошла в церковь и стал энергично прокладывать себе дорогу к гробу. Приблизившись к нему, она сделала земной поклон и, поднявшись на ступени катафалка, простилась с покойным князем. Затем незнакомка повернулась, не сходя с возвышения, лицом к окружающим катафалк, обвела всех высокомерным взглядом, который и остановила на стоявшей впереди, рядом с дочерьми и сыном, княгине Зое Александровне. Не спуская с нее глаз, молодая женщина стала медленно спускаться со ступеней. Княгиня подняла на нее глаза, вскрикнула и упала без чувств на руки подоспевших мужчин. С обеими ее дочерьми тоже сделалось дурно. Незнакомка самодовольно улыбнулась и сделала знак рукою князю Виктору. Тот быстро подскочил к ней и взяв под руку, вывел из церкви. Это была Александра Яковлевла Пальм-Швейцарская, накануне лишь прибывшая в Петербург.