А Гардари - Ядерный принц

Теплый воздух упругой струей врывался в салон и вылетал прочь, разнося по дремлющим окрестностям такое родное наутилусовское "Гуд бай, Америка..." Изумленно провожали машину белыми тарелками цветов пятиметровой высоты кактусы на разделительной полосе, а разлапистые агавы махали своими бесцветными метелками вслед.

- Как дома, как дети? - спросил Сан Саныч.

- Нормально, насколько нормально может быть. Понимаешь? Работа у Аурики грязная в клинике с кровью, анализами... Начальница цветная... Половина зарплаты на садик уходит. Мелкий наш по-русски почти не говорит, да и вообще у наших детей жизнь какая-то другая... Представляешь? Уроки в школе не задают, потому что старшеклассники ходят в школу вооруженные, а учителя жить хотят. Хорошие школы - платные, нам не по карману. Анекдот был. Пытались устроить детей в хорошую школу для цветных. Понимаешь? Не взяли, цветом не вышли. Аурика после клиники приходит, заставляет детей уроки делать, потом пытается им что-то по-русски втюхать, чтоб помнили, кто они. Да они не очень-то воспринимают... Понимаешь? Они уже в России адаптироваться не смогут, а мы, боюсь, никогда и не привыкнем здесь. И домой возвращаться вроде смысла нет - там мне детей не прокормить. И здесь... Вот такая круговерть. - Артем замолчал, закурил.

Скорость бесшумного хода машины, невероятный мрак южной ночи время от времени прерываемый фейерверками проносящихся мимо огней, близкое бриллиантовое мерцание дрожащих звезд, причудливые кактусы, привидениями выскакивающие из тьмы к дороге, выхваченные фарами нашей машины, и растекающиеся по этой бескрайней аризонской ночи слова до боли российской тоскливой песни прощания с Америкой - все это составляло великолепный, восторженный, дурманяще-пьянящий коктейль, ради которого стоило лететь за тысячи верст.

- А так здесь неплохо, - продолжил Артем. - Прокатились месяц назад на недельку по городам да весям. Видели Львиный и Большой Каньоны. Не передать! Грандиозное зрелище. Это надо видеть. Представляешь? Узкая и глубокая пропасть в горах и полосатые раскрашенные природой во все цвета радуги стены высотой до километра, а внизу еле движется такая маленькая слабенькая речка. Проезжали Долину Смерти. Как тебе названьице? Типичная пустыня с пустынными горами, песчаными дюнами и сухими солевыми озерами. Природа здесь дикая, враждебная, не привыкну никак. А люди хорошие, доброжелательные. Наверное потому, что жизнь спокойней. В России природа более мягкая, лиричная что ли... Здесь уж если гроза, то на сутки, если уж обрыв, то километровый, если уж кактус, так в его тени спрятаться можно... Грандиозность и масштабность. Если уж яблоко, то с кулак тяжеловеса, а то, что вкуса нет, так это ерунда. Однако чего-то нашего неброского, спокойного, вольного не хватает... Так что вот, прокатились по паркам да заповедникам. И дети остались довольны, и мы с Аурикой.

Город кончился. Мерцание огней за окнами прекратилось. Машина стрелой, выпущенной из лука, неслась в непроницаемую южную ночь. Свет фар лизал узкую полоску асфальта впереди. Ущербный месяц куда-то завалился, и только звезды качались над головой. Свет фар переплетался с музыкой и уносился вверх к танцующим звездам. Казалось, что дорога тоже идет все вверх и вверх, поднимается все выше и выше, и вот уже звездный хоровод окружает машину. Или это машина кружится среди звезд?

- Мы сейчас едем кратчайшей дорогой через одну из индейских резерваций, - сказал Артем, убавив громкость динамиков, - их немало в Аризоне. Абсолютно пустынные площади: ни городов, ни людей, ни деревьев, абсолютно ничего. Очень, очень редко встречаются маленькие, очень старые и очень разрушенные дома, два или три вместе, и опять же ничего вокруг. Представляешь? Почти все люди покинули эти земли, остались только надписи вдоль дорог.

При этих словах о заброшенных землях у Сан Саныча возникло какое-то странное непонятное ощущение. Где-то он уже встречал что-то подобное. Но где?

"В Сороковке", - подсказал Некто и ворчливо добавил: "Память твоя девичья."

Действительно, Сан Саныч вспомнил, в Сороковке... Эта надпись встречается уже в самом конце пути из аэропорта, после поворота у седьмой опоры высоковольтной линии с трассы, соединяющей Екатеринбург и Челябинск, после многочисленных поселков и деревенек:

"ВНИМАНИЕ!

Государственный заповедник.

Вход и въезд категорически запрещен!!!"

И в подтверждение вышесказанного висит "кирпич". Такой знакомый дорожный знак - стандартный белый кирпич на запрещающем красном фоне. Асфальтированная дорога все так же зовет вперед, и, несмотря на надпись и на запрещающий знак, все

увеличил обороты и пространство за окнами движется со скоростью чуть быстрее, чем оптимальная, столь любимая отцом, крейсерская, да окна закрываются наглухо, несмотря на духоту в салоне. Это было бы невероятно, что отец Сан Саныча, досконально соблюдающий все правила, инструкции, циркуляры и предписания, которые в невероятном количестве встречались на его жизненном пути, вдруг проигнорировал запрет. Это было бы неправдоподобно, что его отец, который за семнадцать лет вождения не имел ни одного прокола в водительских правах, вдруг самовольно решился ехать под запрещающий знак. Это показалось бы невозможным, если бы Сан Саныч с детства не помнил эту странную неправильную дорогу. С двух ее сторон запыленные, чахлые из-за неимоверной густоты березки и осинки подступают стеной, мучительно тянутся вверх, стремясь сомкнуться кронами, создавая полумрак в начинающих густеть сумерках.

- Слушай, пап, а чем лес после этой дощечки лучше леса до нее, что здесь заповедник сделали? - спросил тогда Сан Саныч.

- Погоди, смотри внимательней за дорогой, особенно возле поворота, чтобы кто не выскочил.

- А кто тут может выскочить?

- Олень или лось. За тем поворотом когда-то сразу три оленя стояли на пригорке. Однажды я видел, как лося на дорогу вынесло. Водитель передо мной тормозил так, что чуть сам в канаву не вылетел, а я чуть ему в зад не въехал... Говорят, наезд на лося равносилен наезду на бетонную стену. Ты хочешь влепиться в бетонную стену на приличной скорости?

- Нет.

- И я нет.

- Так почему здесь заповедник? И березы такие же, и осины, и ничего красивого тут нет.

- А причем тут красота. Здесь радиационный язык.

- Что-что?

- Ну такой шлейф от аварии. Радиационную пыль сюда вынесло... Взрыв был на комбинате. Большая часть облака здесь и осела.

- А как определяли границы заповедника? Дозиметром?

- Нет. След был виден сразу. Березки стояли голые без листьев. А у сосен иглы порыжели и отпали. Эту территорию и сделали заповедником. Говорят, короткоживущие изотопы уже почти распались, но лучше окна держать закрытыми. Береженого бог бережет... Вон за тем лесом эта авария произошла...