А Гардари - Ядерный принц

Я измерял твой путь в печали,

Когда ты падать начала.

Мы знали знаньем несказанным

Одну и ту же высоту

И вместе пали за туманом,

Чертя уклонную черту.

(Александр Блок)

Конусами янтарных лучей пробивалось закатное солнце из-за фиолетовых спин набухших облаков в тот странный вечер, когда Сан Саныч опустился на скамейку над обрывистым берегом озера. Драгомиров любил сидеть у воды. Возле этого огромного, находящегося в вечном движении, трепещущего покрывала легко думалось. Мозг Сан Саныча напряженно работал, пытаясь понять, объяснить, связать в единое целое все эти невероятные явления, произошедшие с ним в последнее время: появление лунного кота, тетради с историей то ли города, то ли чьей-то жизни, внезапное воскрешение Валентины Семеновны. Это все безусловно можно было бы причислить к разряду галлюцинаций, если бы не тетрадь. Тетрадь была вполне реальная, настоящая, материальная. Сан Саныч знал по работе, что галлюцинация - это явление, не поддающееся объяснению. Достаточно попаданию в организм нескольких молекул галлюциногенов, чтобы вызвать сильнейшие галлюцинации. Однако ранее никогда с Сан Санычем ничего подобного не происходило. Сейчас он пытался и не мог найти причину, вызвавшую галлюцинации. Сан Саныч ничего не мог понять. Всплыла оброненная Вээссой фраза: "Твоя беда достигает резонанса и искажает реальность..." "Моя беда... Может быть, я болен? Или у меня поехала крыша?- подумал Сан Саныч. - Но тетрадь, она существует, она вещественное доказательство реальности всего происходившего. Тогда что, что это все значит? Что происходит со мной?" Вспомнилось, что Вээсса предстала знакомой, узнаваемой, но какой-то иной, странной. Словно бы с нее слетела свойственная женщинам легкомысленность и заменилась мудростью, какой-то неземной мудростью. Разумного объяснения не находилось, и Сан Саныч опять почувствовал себя игрушкой в чьих-то руках, бильярдным шаром, который беспорядочными ударами пытаются загнать в нужную корзину. Он опять ощутил контроль, неусыпный пугающий навязчивый контроль за всеми своими действиями и даже мыслями, ощутил себя бабочкой, накрытой невидимым прозрачным колпаком, за которым скрывается препаратор, готовящийся вот прямо сейчас посадить трепещущее насекомое на булавку.

А между тем янтарный закат растекался по легкому серебру воды. Сан Саныч с удивлением отметил, что птичий гомон смолк, и над озером, над лесом нависла тишина, настороженная и даже враждебная. Еще минуту назад у самой кромки воды с криками носились ласточки - под крутым обрывом были их гнезда. Внезапно все они исчезли, растаяли в воздухе, словно их и не бывало. Какая-то тревожность чувствовалась вокруг. Противоположный берег дрожал в зыбком летнем мареве и показался Сан Санычу похожим на прилегшего у воды дракона. Вдруг почудилось, что дракон вздрагивает, глотками всасывая в себя воду. Легкий озноб пробежал по спине Сан Саныча, он встал и только собрался уходить, как земля закачалась под его ногами. Дракон на том берегу поднял и повернул к Сан Санычу свою чудовищную, лохматую от вековых сосен голову. С подбородка капала вода, а в глазах плясали недобрые малиновые искры. Побоявшись скатиться с обрыва, Сан Саныч ухватился за перекладину скамейки и сдавил ее так, что побелели костяшки пальцев. Внезапно что-то до холодное обжигающей струей потекло по его спине.

Леденящая струя подействовала отрезвляюще. Мир сразу перестал качаться, кошмарный дракон улегся на свое прежнее место и снова принялся пить воду, слегка вздрагивая. За своей спиной Сан Саныч обнаружил трехлетнего малыша. Он забрался на скамеечку и не придумал ничего более умного, чем вылить Сан Санычу за шиворот ведерко еще не прогревшейся озерной воды, причем, как вскоре почувствовалось, в воде были и песочек и камушки. Сан Саныч мучительно соображал, что же ему следует делать: благодарить карапуза или отшлепать. С одной стороны, он спас от кошмарного видения, а с другой - вода уже успела добраться до ботинок, и Сан Саныч ощущал себя сам подобно этому малышу в определенной и не самой приятной ситуации. Однако если для малыша подобное состояние было делом обычным, то Сан Саныч за последние лет тридцать уже успел от него отвыкнуть и почему-то ощущал дискомфорт.

- Есть ли на свете детище хуже тебя, несносный мальчишка? - раздался рядом возмущенный голос, - Ведь только вот на секундочку отвернулась... И как это тебя угораздило? И когда только ты успел так нагадить? Ну как тебе не стыдно. Посмотри. Посмотри, что ты с дяденькой сделал. Будь я на его месте...

Что-то до боли знакомое и родное почудилось в интонациях рассерженной мамаши, Сан Саныч повернулся и застыл от удивления.

- Веня? Вероника, неужто это ты? - спросил он.

На него поднялись удивленные, такие же карие с золотистым вкраплением, как у Карины, глаза, такие же разметавшиеся по плечам каштановые волосы. Сан Санычу так нравилось, когда они струились между пальцами, такой же упрямый излом бровей, и только сеточка морщинок прибавилась в уголках глаз.

- Саша? - не сразу узнала Вероника. - Вот так встретились.

Она смутилась. А Сан Саныч стоял и улыбался, глядя не нее. Господи, до чего же она похожа на сестру. Такие же маленькие ладони чуть располневших рук, такой же округлый локоток и такой же жест, отбрасывающий волосы с лица. Как странно, он все помнил, как будто это было вчера. Помнил, словно когда-то пытался вылепить Карину из гипса, чтобы навечно сохранить ее милый образ. И сохранил, а казалось, что у ничего не получилось.

"Всевышний, наверное, свел нас," - подумал Сан Саныч.

- Как странно, - сказала Вероника, - именно сегодня я думала о тебе, Карина спрашивает, не слышно ли чего.

- Карина? Как она?

- По-моему, ждет... может быть, и тебя...

Солнце вывалилось из-за тучи, расплескав янтарное тепло, а в душе Сан Саныча в затянувшемся мучительном ожидании рассвета блеснул слабый лучик надежды, той самой надежды, которая умирает последней и которая способна творить чудеса, отводя от края беды и помогая найти опору в этой сумбурной и порой невыносимо-тяжелой жизни.

- Саш, ты прости, - сказала Вероника, кивнув на карапуза, - понять не могу, и как его угораздило.

- Да ничего страшного, - сказал Сан Саныч и тут что-то шевельнулось у него под рубашкой. - Слушай, а что у него было в ведерке?

Глаза Вероники округлились и она прошептала:

- Раки.

Сан Саныч тут же кожей почувствовал, как рассерженные клешни мертвой хваткой вцепляются в него, и судорожно начал вытаскивать рубашку из брюк. Веня помогала, и ее тонкие пальцы скользили по спине Сан Саныча, стряхивая песок.

Негодный мальчишка с видимым интересом наблюдал за ними.

- Ну посмотри, что ты наделал, - ворчала на него мама, как теперь дядя домой пойдет, такой мокрый и грязный.