А Гардари - Ядерный принц

Алисовский ощупью добрался до кресла и произнес тихим шепотом:

- Я знаю, тут все за мной следят...

"Кому этот балбес здесь нужен", - возник Некто в голове Сан Саныча. Вообще Сан Саныч заметил, что Некто просто на дух не переносит Алисовского. Сан Санычу вдруг на ум пришло, что точно так же, впадая в бешенство при одном только появлении, его безмозглый пес лаем реагирует на хозяина овчарки из соседней квартиры, считая эту овчарку своим злейшим врагом, поскольку никак не может поделить с ней территорию лестничной клетки. А хозяин и виноват-то только в том, что это именно его овчарка выводит каждый день на веревочке проветриться на улицу.

"Еще одна подобная аналогия, и мы с тобой поссоримся,"сердито заявил Некто. "Извини, вырвалось непроизвольно, не могу же я свои мысли контролировать,"- подумал Сан Саныч.

- Дело в том, - продолжил Алисовский, - что пару лет назад я написал книгу-справочник по жестким излучениям. Это очень ценная книга.

"Если тебе еще интересно, - все еще ворчал Некто, ценности не представляет, поскольку материал надерган из пары сотен статей, однако сам автор не в силах разобраться и в сотой доле написанного. Передрал, навыдергивал цитаты, и получилось лоскутное одеяло, а не справочник."

- Этой книге предшествовала долгая и кропотливая работа. Я рассчитывал воздействие излучения ядерного взрыва на атмосферу.

"Он пытался оценить параметры атмосферы после первого множественного ядерного удара, чтобы спланировать возвратный удар... Дупло. После первого удара планировать на Земле будет некому."

- Она крайне необходима НАСА. Книга стоит больших денег. Однако никто за нее платить не хочет. У меня есть обоснованное подозрение, что эти жулики-американцы просто украдут ее... Ну, переведут втихаря, а я останусь ни с чем.

"В России он устраивал облавы на иностранцев, бывающих в институте, все пытался всучить им свою книгу, однако никто не прельстился. Тем более, что и перевести-то сам не может, а денег жалко."

- Поэтому я очень прошу вас. Если вы или кто-нибудь из ваших друзей ну вдруг случайно столкнется или что-нибудь узнает о незаконном переводе моей книги, пожалуйста, сообщите мне... Жулье, кругом жулье... Я вам оставлю свои координаты...

В темноте Алисовский начал шарить в поисках ручки - не нашел. Попытался включить лампу - попытка оказалась напрасной: в процессе подготовки он умудрился вытащить вилку из розетки. Розетка располагалась под столом на полу, и по шуршанию Сан Саныч понял, что Энгельс Иванович сполз с кресла на пол и пополз под стол... Ему вспомнилось почему-то, что сынишка тоже любили ползать в темноте на четвереньках, правда, он делал это наперегонки с друзьями...

По невнятному ворчанию, несущемуся из под стола, Сан Саныч уяснил, что проклятущая розетка куда-то запропастилась. При попытке встать Алисовский зацепил шнур телефона, при этом последний с веселым звяканьем грохнулся на его голову. Взвыв от боли и неожиданности, Энгельс Иванович начал метаться по комнате, он шарил по стене в поисках выключателя и наскочил на угол стоящего не на месте низенького холодильника. После этого терпение Алисовского иссякло, и он высказался длинной, трехэтажной художественной непечатной тирадой. "Обычно дома, когда он в таком состоянии, Энгельс Иванович благоразумно выскакивает в чем есть на улицу и трижды обегает вокруг дома, в противном случае начинает бить посуду, швыряя ее в сторону жены, но крайне редко попадает. Что поделаешь, косоват," прокомментировал Некто. Алисовский, сдвинув холодильник, добрался до двери, достаточно быстро справился с замком и энергичными шагами гордо удалился в пижаме и домашних тапочках в звенящую кузнечиками, трещащую цикадами, шипящую потревоженными огромными кубинскими тараканами ночь. К его приходу телефон уже снова стоял на своем месте на столе, настольная лампа изливала мирный зеленоватый свет, а сквозь открытые жалюзи подглядывала круглолицая луна, и пятна зыбкого ее света блуждали по одеялу Сан Саныча, скользили по его щекам и путались в раскинувшихся на подушке волосах. Сан Саныч же был далеко от Америки, перенесясь через пространство и время в то незабываемое лето 1993 года - весну его с Кариной отношений, которые были сильнее любви, сродни безумию. Во сне Сан Саныч чувствовал, как когда-то Карина, что его жизнь тает, уменьшается, словно лед под солнцем, и осталось-то этой жизни только двадцать четыре часа...

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо

Все в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне - и ясен нестерпимо,

И молча жду - тоскуя и любя.

(Александр Блок)

Небо плакало о чем-то грустно и безутешно всю неделю, и лишь к концу пятницы сквозь сизые растрепанные лохмы туч показалось солнце. Полыхнувшая теплая волна обдала долгожданной лаской людей, дома и мрачные каменные бастионы крепости. И надоевшая унылая серость вмиг сменилась сверкающей многоцветной палитрой мокрых и чистых красок. Благодарно заблестели золотом шпили и купола на фиолетовом фоне расползающихся туч, а в разрывах уже виднелась безмятежная голубизна небес. Брызнули сочной зеленью деревья и газоны, окруженные оранжевым пожаром еще не просохших особняков и дворцов. Закачались под легким ветерком, брезгливо стряхивая последние капли утомившего дождя, малинового бархата розы. Озарились тысячами улыбок лица жителей, вырвавшихся из подземной толчеи метрополитена, освободившихся от душной давки автобусов и трамваев. Много ли человеку надо: пригрело солнышко - и сердца растаяли от счастья...

Растаяли. А у Карины беда. Она ощущает, что хронометр запущен, ей отведено лишь двадцать четыре часа, ровно двадцать четыре часа жизни... Человек может около месяца обходиться без еды, около недели - без воды, считанные минуты - без воздуха. Кто-то и дня не может жить без книг, кто-то - без телевизора, а для Карины той весной была смертельной разлука с любящим и любимым даже на сутки. Редко, но еще рождаются на земле такие нестандартные натуры, способные жить ради любви, сгорая в ее пламени, жертвуя и разумом и самой жизнью в погоне за эфемерным счастьем. Они, как мотыльки, жаждут света и тепла и не задумываясь бросаются на пламя свечи.

Брызги фонтанчиками вылетают из под колес машин, серебряными рыбками блестят на солнце, радужным облачком встают над плещущимися в лужах голубями. Волны света теплом струятся по телу, придавая никчемную, ненужную легкость. Впереди Смольный собор - насыщенная синева осеннего неба, обрамленная белизной нетронутого снега и выплеснутая высоко вверх навстречу солнечным золотящимся лучам. Сколько раз я буду смотреть на тебя, столько раз буду падать ниц в прах земной перед гением зодчего твоего... Лишь бы довелось видеть тебя... Тик-так настойчиво считает таймер, возвращая к реальности. Карина чувствует это биение несуществующих часов. Падают одна за другой, перетекают, сыплются сквозь пальцы песчинки, отсчитывая секунды, минуты. Сыплются, неотвратимо приближаясь к тому часу, когда небесная лазурь стянется в жалкую точку, в овчинку, не стоящую выделки...