А Гардари - Ядерный принц

Окончательно жизнь потеряла для Драгомирова смысл минувшей зимой в канун седьмого года перестройки, когда распалась семья и сын Сан Саныча стал называть папой другого человека. Драгомиров ожидал, что этот другой окажется бритоголовым бугаем в малиновом пиджаке с золотой цепью на шее, разъезжающим на белом "мерседесе". Но он ошибся. Этот другой зарабатывал немного, был щупленький, маленький и плюгавенький, гордился своей стопятидесятилетней родословной от императорских форейторов и, что самое важное, был владельцем неплохой квартирки в центре города. Сан Саныч пытался осмыслить ситуацию, понять как же все это так случилось, как произошло, но все его размышления упирались в шекспировское: "Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья, над простотой глумящуюся ложь, ничтожество в роскошном одеянье..." Ту самую злополучную зиму Сан Саныч не собирался пережить, но судьба распорядилась иначе.

К Рождеству вьюга выбелила Город, и восхищенные деревья тянули белые пальцы в ажурных перчатках к дрожащему серпу Луны. Пепельный зыбкий лунный свет, искрясь, невесомым серебряным дождем стекал на подвенечное убранство земли, на звонкие ледяные оковы рек и плывущие айсберги домов. Светлый праздник бродил по Городу, подмигивая вечерами из окон разноцветьем елочных огней, дразнил ожиданием нового доброго и радостного.

Долгие, неимоверно долгие студеные ночи господствовали над полуночной страной, кружили черной тенью, закрывая мглой небесный свод, скрывая низкое холодное солнце. Жизнь пробуждалась задолго до рассвета огоньками, загоравшимися в одиноких квадратиках окон, обиженным скрежетом первых трамваев, потревоженных в самый сладкий предутренний час рождественских грез. Иномарки вереницами возвращались в спальные районы, а в глубинах кварталов начиналась странная, шуршащая возня. В предрассветной мгле темные пугающие силуэты с ободранными сумками склонялись над мусорными контейнерами, обтрепанные бесформенные фигуры утренним обходом прочесывали площадки и прощупывали мрачные углы. Размытая тень, почти сливаясь со стеной, застыла над подвальным окошком - известным притоном одичавших, но вполне, говорят, съедобных котов. Город, как впрочем и вся страна, впал в грех и нищету. Москва хорошела, не жалея средств строила "обжорные ряды", возрождала храм Христа-Спасителя и расширяла зоопарк, надеясь пиром во время чумы и именем Христа обеспечить безмятежное существование редкостных животных, а заодно и правительства. А страна... В ней по очереди бастовали шахтеры, учителя, служащие, транспортники... Астрономические суммы их зарплат миражами таяли, растворяясь в загадочной сиреневой дали на бескрайних просторах России, не достигая места назначения. Задержка денег в ряде мест перевалила за полугодие, и счастливые, дожившие до зарплаты люди покупали к Рождеству "ножки Буша" (так прозвали в народе американские куриные окорочка) на деньги, заработанные в июне. "И как вы еще живете? И на что живете? И при этом еще и на работу ходите?" И полное недоумение в глазах иностранцев. И в ответ устало - извиняющееся: "Это Россия".

Тем не менее Светлый праздник бродил по Городу, даря улыбку новогодним снам и вселяя надежду в сердце. Сан Саныч привез к Максу, своему единственному, по гроб жизни, двуногому другу, своего пса по кличке Принц, единственного, по гроб жизни, четвероногого друга. Он уже все решил, но мохнатого друга предать не мог. С Максом Сан Саныч не виделся ужасно долго, почти полгода, и Макс еще не знал о разводе. Сан Саныч просил Макса приютить на время пса, и врал, что из-за собаки у него конфликт в семье. Макс видел, что его друг врет. Он даже видел, что Сан Саныч видит, что Макс видит, что он врет, однако стеснялся спросить об этом прямо. Замечательный, все понимающий друг, тактично не лезущий с распросами. Сан Саныч говорил, что Лизавета велела убрать пса из дома, и при этом поведал ему старую мистерию. Такую чудную и нелепую, наивную и неправдоподобную, что тогда, когда Лизавета ее впервые рассказала, он даже не воспринял ее всерьез, а вот теперь вспомнил и почему-то задумался.

Вот она, эта мистерия. Давным-давно Лизавета, теперь уже бывшая жена Сан Саныча, рассказывала: "Нагибаюсь под низко висящей веревкой балкона, делаю шаг в комнату, поднимаю глаза и вздрагиваю: передо мной напряженный, сверлящий, пытающийся проникнуть внутрь, добраться до самой моей сути взгляд. Этот непонятный, неведомо какими силами вырывающийся на свободу из каких-то запредельных сомнительных глубин небытия винтовочный прицел черных глаз я вижу не впервые. Он появляется непредсказуемо, появляется, когда его меньше всего ожидаешь, всегда дерзкий и пугающий.

Только что на балконе все было прозаически буднично. Как вчера, как обычно, как всегда... Палящее полуденное солнце. Огромный город, плавающий в июньском мареве, распластавшийся у моих ног. За нагромождением крыш и башенных кранов новостроек шпиль Петропавловки, призрачный силуэт загадочного Спаса на Крови, опоры прожекторов стадиона, что на Крестовском, и в дымке за ними наползающие друг на друга многоэтажки Васильевского. Справа - волнами к заливу лес. Ясными вечерами, когда горизонт парит, отсеченный от земли расплескавшимся блюдцем тумана, над заливом - свет: то ли Кронштадт, то ли корабли идут в Неву.

Как вчера, как обычно, как всегда... Стирка закончена двумя рядами белья. Ныряю под веревку и... передо мной настежь дверь в мир иной. Два глаза - сквозящий холод и беспристрастность - взгляд карающего верховного судии, и нет надежды, нет милости в приговоре. Два глаза - безжалостная изучающая внимательность и неподвижность - взгляд измученного голодом удава перед решающим броском на окаменевшую жертву. Два глаза - две Черных Дыры, две засасывающие воронки, способные проглотить весь Мир. Взгляд Бездны.

Меня охватывает ужас. Хочу исчезнуть, скрыться, раствориться в воздухе... Отступать некуда... Шаг, второй, третий... Бездна нехотя, с колебаниями, словно сомневаясь, схлопывается. Все опять как всегда. Не вставая с места мне виляет обрубком хвоста мой пес. Теперь это действительно просто мой пес. Что же это было? Что? Несколько секунд назад? Что я видела в собачьих глазах? Неужто безумие? Мое безумие или его?... Нет ответа.

Пес лениво встает, выгибая стриженую рыжеватую спинку дугой, потягивается. Белые пушистые лапки, косматая голова с большими подрагивающими мохнатыми черными ушками, очаровательный мокрый нос и добрые карие собачьи глаза. Преданные собачьи глаза... С громким хлопаньем проносятся мимо балкона голуби. Вздрагиваю. Нервы шалят, что ли?

Моя загадка - пес по кличке Принц - живет с нами уже третий месяц из своей трехлетней нелегкой собачьей жизни. Соседи разбежались, жилье и мебель поделили, осиротевшего пса делить не стали.