Анна Данилова - Черника на снегу

Рита, вконец расстроенная, позвонила и вызвала машину. И, как ей показалось, незаметно для Наташи, которая тем временем приводила в порядок свои волосы перед зеркалом, сфотографировала ее телефоном, причем несколько раз. Звук щелчка она заглушала покашливаниями.

– Да вы не бойтесь, щелкайте… – вдруг, обернувшись, с насмешливой улыбкой проговорила Наташа. – Говорю же, возьмите хороший фотоаппарат!

– Вы серьезно?

– Вполне.

– Хорошо. Вы уж извините, что так все по-дурацки получается… Но я надеюсь, что мы еще увидимся. У вас очень необычное лицо, оно так и просится на портрет. Подождите минуточку, я сейчас принесу свою «лейку».

«Чтобы подняться в спальню за фотоаппаратом, мне понадобится еще несколько минут», – подумала, сгорая от стыда за собственные мысли, Рита. Но все равно пошла, потом побежала, взяла фотоаппарат, схватила по пути свою дубленку, сапоги, вернулась, запыхавшаяся. С какой-то мертвой улыбкой на губах она принялась щелкать фотоаппаратом, представляя себе, как позже будет делать зарисовки для портрета. Кружилась вокруг своей несостоявшейся натурщицы, испытывая нестерпимый душевный дискомфорт, с одной стороны, и тихий эстетический восторг – с другой.

В дверь мастерской постучали.

– Рита, там такси… Уже минут пять, – сказала смущенно Ксения Илларионовна, глядя на дочь с виноватым видом. В том факте, что за «гостьей» приехало такси, была и ее вина. Ведь это она позвонила Марку и рассказала обо всем, что происходит в доме.

Сказала и исчезла.

– Вот, Наташа, надевайте дубленку, сапоги. На улице мороз.

– Спасибо, Рита. Вещи я верну.

– Вот моя визитка, звони, если что, и возьми немного денег, – Рита вложила ей в руку несколько тысячных купюр. – Мало ли… И не забудь пакет со своим роскошным платьем.

– Спасибо, – поблагодарила Риту Наташа и даже прослезилась. – Я все верну… Потом.

Она уехала. Рита с Ксенией Илларионовной постояли какое-то время на пороге. Потом они вернулись в дом.

– Прости меня, Рита, за то, что я позвонила Марку. Но мне действительно было как-то не по себе… Скажи, ты ведь не сердишься на меня? Поверь, мы с тобой одинаковые, доверчивые, относимся к людям так, как хотели бы, чтобы они относились к нам. Но я замечаю, что меняюсь. Вот как я начала понемногу вникать в то, чем занимается твой муж, так во мне словно стало что-то переворачиваться. Поняла я вдруг, как много вокруг зла! Ты же знаешь меня, Ритуля, мой дом всегда был открыт для людей. Но сейчас я не могу вести себя как прежде. Я боюсь за тебя, за свою внучку, которая, между прочим, вырастет такой же доверчивой, как и мы с тобой.

– Мам, я все понимаю, но почему у меня так скверно на душе? Я же сначала так хорошо отнеслась к ней – отогрела, вошла в ее положение…

– Да я все это знаю. Но опасно это, понимаешь? Другое дело, если бы, к примеру, дело касалось человека, которого мы хорошо знаем. А так – совершенно незнакомая девушка! У меня, между прочим, тоже скверно на душе. Ну да ладно, дело сделано. Она уехала. Если богу будет угодно, ты когда-нибудь с ней встретишься. Попроси Марка выяснить, кто она такая, проверь все то, что она рассказывала о себе… Если уж тебе так хочется написать ее портрет, то прежде чем снова пригласить ее к себе в дом, проверь ее. Кстати говоря, ты одела ее в свою дубленку, дала ей свои сапоги. Красивые, новые, дорогие вещи.

– Мам, а ты хотела бы, чтобы я отпустила ее зимой в летнем платье?

Говорить дальше на эту тему ни у кого уже не было желания. Рита вернулась в мастерскую, осмотрела расставленные повсюду работы, убедилась, что все на месте, и собралась уже было выйти, как заметила лежавший на полке телефон. Свой телефон. Тот самый, по которому недавно звонила Наташа. Она сказала, что звонила подруге. Вот и хорошо! Есть возможность выяснить, что у нее за подруга. Номер телефона – это не так уж и мало…

Рита включила телефон – и ее бросило в пот, когда она увидела последний номер, звонок, по времени совпадающий с тем временем, когда Наташа звонила якобы подруге… Это был номер телефона Марка!!! И продолжался их разговор целых пять минут!

5 декабря 20.. г.

Алекс

« Алекс лежала на кровати в гостиничном номере и курила. Рядом с большой хрустальной пепельницей на ночном столике стоял фужер с остатками красного вина. Свободной рукой она нервно теребила край простыни ».

На самом деле Саша лежала на собственной кровати у себя дома, и на ее ночном столике стояла чашка с остывшим молоком. На коленях у нее примостился толстый блокнот, куда она записывала свои мысли. Сейчас ей казалось, что она – известная писательница, которая не может ни часа прожить без строчки. Когда она представляла себя ею, то и жизнь ее казалась Саше не такой уж пресной и благопристойной. Каждая мысль ее, каждое движение тогда наполнялись особым смыслом.

Она бы могла на самом деле сейчас находиться в гостиничном номере с Ванечкой, если бы у жены Ванечки не развилась ее болезнь, если бы ее снова не пришлось укладывать в больницу, если бы ему не пришлось раскошелиться на очередную операцию для нее…

Алекс не хотела вникать в семейную жизнь своего любовника, где все было пропитано запахами больницы и лекарств, где все было уныло и беспросветно. Ей хотелось абстрагироваться и воспринимать Ивана лишь как мужчину. Не хотелось думать о том, что у него огромное количество проблем, которые отвлекают его от нее, которые отравляют жизнь не только ему, но и ей. Она злилась на его жену. Алекс, естественно, никогда ее не видела (и не хотела видеть), а та своими болячками превратила жизнь своего мужа в настоящий ад. Кроме того, она, как и всякий больной человек, тянула из Вани деньги, заставляла его работать, добывать эти деньги, занимать все те же деньги, влезать в долги, унижаться…

Саша-Алекс не хотела думать о том, что все люди время от времени болеют и что жена Ванечки не виновата в том, что она больна, что на ее месте могла бы оказаться она сама, Алекс. Она все понимала, но не хотела думать, что это имеет отношение лично к ней. Понимала так же она и то, что она, Алекс, эгоистична, но ей не было стыдно за свой эгоизм: она считала, что, как и всякий человек, заслуживает право на счастье. А счастье для нее заключалось в том, чтобы почаще встречаться с Ванечкой, чтобы его одежда не пахла лекарствами, чтобы в его квартире не было и духа больной жены! Чтобы в его голове не было ни одной мысли о жене, а в сердце не было места для чувств по отношению к ней. Чтобы его жена исчезла из его жизни так же, как исчез бы из ее жизни Гарашин. Еще ей казалось, что, раз она готова пойти на убийство мужа ради того, чтобы жить с Ванечкой, значит, она его любит, а любовь – это благородное и сильное чувство, и все, что связано с любовью, не может быть постыдным…