Петр Северцев - Бриллиант Хакера

С тех пор для маленькой Иды наступили еще более тяжелые времена. Многолетние голодные скитания среди беспризорников сначала привели ее в детский дом, потом в колонию для малолетних.

Грянула война и, как на грех, зона, в которой томилась Ида Французова, оказалась на оккупированной территории. Девочку едва не угнали в Германию, но краткий роман с эсэсовским офицером, которого прельстила пятнадцатилетняя Ида, сохранил ей свободу при немцах и обеспечил лагерь после прихода наших. Ей, а заодно и дочке Иды, чье детство прошло за колючей проволокой. Сталинские лагеря сменились для Французовой хрущевскими, – измена Родине каралась огромным сроком заключения и амнистии не подлежала. Безвременная смерть дочки во время родов окончательно подорвала ее веру в справедливость.

Более того, выйдя, наконец, на свободу – так и хочется взять это слово в кавычки, – и разыскав свою внучку, Французова вскоре вновь оказалась за решеткой, позволив себе ряд возмущенных писем в Политбюро – эта акция была расценена как антисоветская пропаганда и Ида Яковлевна вновь оказалась в лагере, теперь уже в брежневские времена.

Лишь перестройка окончательно восстановила ее в правах. Иде Яковлевне выплатили одноразовую компенсацию и позволили бесплатно пользовться городским транспортом. В ее семьдесят с небольшим даже эта льгота была весьма существенным подспорьем для кошелька.

– Как вы сами понимаете, Валерий Борисович, я не могла должным образом обеспечить свою старость за все эти годы, – смущенно произнесла Ида Французова. – Но... от папы с мамой мне осталась одна вещь... очень ценная вещь... Право, я не знаю, как лучше выразиться...

Старушка смешалась и, вдруг набычившись, опасливо зыркнула на меня исподлобья выцветшими голубыми глазами, будто начальник компьютерного цеха на дрянную дискету с игрушкой, зараженную вирусом.

– Полагаю, что лучше назвать все своими словами, – предложил я. – Так будет значительно проще и вам и мне. Попробуем?

Ида Яковлевна Французова снова смерила меня испытывающим взглядом, словно прошлась aidsiest'ом по моим секторам. Не найдя серьезных повреждений, она решилась «записать» свою информацию.

– Я говорю о кулоне с довольно крупным бриллиантом. Это изделие некогда принадлежало моему отцу, а ему досталось в наследство от деда, крупного уральского заводчика. Дед оставил папе значительное состояние, но, видите ли, Яков Георгиевич был интеллиент по своему душевному складу, и, отложив небольшую часть капитала на нужды семьи, передал основную массу средств революционерам. Он симпатизировал эсеровской партии. Именно это ему не могли простить пришедшие к власти социал-демократы. Впрочем, потом они стали называть себя большевиками, потом коммунистами, но это не меняло сути дела...

Глядя на Иду Яковлевну и внимая ее рассказу, я испытывал целую гамму чувств.

С одной стороны, конечно, искреннее уважение к этой женщине и интерес к ее биографии. Казалось, на моих глазах разархивируется несколько томов, содержащих множество файлов, один интереснее другого.

Но, тем не менее, я пока не улавливал сути дела, с которым пришла ко мне Французова.

И, если быть до конца честным, где-то на периферии мозга у меня еще торчала проблема с кулером – следовало как-то разобраться с вентилятором, а я пока еще не пришел к определенному выводу – возиться с ремонтом кулера или сэкономить время и купить новехонький.

Так что вежливая улыбка на моих губах, демонстрирующая степень заинтересованности, с каждой минутой становилась все более неестественной.

– Вы спросите, почему я не реализовала этот кулон? – предположила Ида Яковлевна, вынимая из кармана кофты пачку «Казбека». – По ряду причин. Во-первых, память об отце. Во-вторых, я боялась преследований со стороны властей. Представляете, недавняя зэчка приходил в ювелирторг с такой драгоценной вещью! Меня сразу бы упекли к черту на кулички, а в лучшем случае – извели бы допросами. Кстати, никаких доказательств того, что этот предмет принадлежит мне у меня не имеется, как вы понимаете. Так что дело довольно тонкое...

– Вы что, хотите, чтобы я продал это украшение? Боюсь, что...

– Нет-нет, – замотала головой Ида Яковлевна. – Все гораздо серьезнее. На данный момент мне пока что нечего продавать...

– Вы хотите сказать, что кулон утрачен? – выразился я довольно мягко.

– Совершенно верно, – решительно кивнула Ида Яковлевна. – Только не утрачен, а украден. И я хочу, чтобы вы его нашли.

– Видите ли, Ида Яковлевна, – сложил я пальцы замком и слегка хрустнул суставами. – Я – человек, в общем-то, небогатый...

Я машинально, всего лишь на секунду, посмотрел на ее гардероб и обувь.

Ида Яковлевна, к ее чести, истолковала мой взгляд должным образом.

– Вы, молодой человек, очевидно, беспокоитесь, смогу ли я оплатить ваш труд? – задала она резонный вопрос. – Отвечаю: нет. Сейчас – нет. До тех пор, пока вы не найдете мой кулон. Сразу после того, как это украшение вернется ко мне, я намерена расстаться с семейной реликвией и можете быть уверены, что ваши старания будут вознаграждены должным образом.

Следующие два с половиной часа Французова посвящала меня в подробности своей семейной истории, отдавая должное колориту эпохи и деталям, не имеющим никакого отношения к пропаже кулона.

Я пару раз попытался использовать контрол-брык и прервать плавное течение ее рассказа своими вопросами, но история все-равно через пять минут начинала вертеться вокруг да около.

Тогда я применил комбинацию из трех пальцев, известную любому сопливому юзеру и произвел своеобразную перезагрузку нашей беседы:

– Стоп-стоп-стоп, Ида Яковлевна! – резко оборвал я зависший рассказ. – Давайте все сначала, но очень четко и точно. Итак...

Итак, оказалось, что злосчастный кулон последние два года хранился у дальних родственников Иды Яквлевны – четы Мамыкиных, проживавших почти за чертой города, в районе старых дачных поселков. Французова забрала у них украшение три недели назад и все это время кулон находился у нее дома, в двухкомнатной квартире, где она проживает вместе со своей внучкой.

Возвращаясь с дежурства, – Французова работала лифтером неподалеку от собственного дома, – Ида Яковлевна в одно прекрасное утро обнаружила, что ее дверь взломана и в квартире полный кавардак. Кулон, лежавший в шкатулке на серванте, исчез. Больше никаких пропаж не было отмечено.

В милицию Ида Яковлевна решила не заявлять. Она обосновала это следующим образом: во-первых, она предпочитает как можно меньше общаться с так называемыми представителями органов, потому что за годы заключения у нее выработалась стойкая фобия на человека в мундире; во-вторых, Французова опасалась, что ей просто-напросто не поверят, а то еще и упекут в психушку.