Петр Северцев - Хакер хочет в Тамбов

Раздался тупой звук удара железа о бетон.

Каталка так и осталась стоять возле парапета, осыпав изрядное количество штукатурки, а Харитоныч, выброшенный из своего средства передвижения, пролетел около метра, рухнув на газон к моим ногам, словно Джеймс Бонд, катапультировавшийся из своей знаменитой машины.

Я подбежал к старику, который недвижно возлежал на траве среди редких осенних цветов и нагнулся над верхней – другая просто-напросто отсутствовала – частью его тела.

И только теперь я понял, что за темный след был виден мне издали на бороде Харитоныча.

Гамовер, господа.

Старику перерезали горло – глубокий след ножа от уха до уха исторгал из его тела потоки крови, которые впитывала борода.

Наверное, он был уже мертв, когда только приближался к спуску, а равномерные движения – отталкивание колодок от мостовой – были лишь следствием инерции, с которой двигалась каталка.

С трудом сдерживаясь, чтобы меня не вырвало прямо на труп, – вонь Харитоныч, действительно распространял страшную, – я нагнулся над его телом и обшарил карманы.

Кроме заплесневелых хлебных крошек и кучки мелких денег за пазухой у Харитоныча ничего при себе не водилось, в том числе и документов.

Впрочем, одна деталь подсказала мне, что я на верном пути.

К самому окончанию левой культи инвалида – почти возле бедра – приклеилась пропитанная потом и кровью однодолларовая бумажка, с которой пристально смотрел на меня Джордж Вашингтон.

– Сматываться надо, – послышался за моей спиной тихий шепот.

Я мгновенно обернулся.

Передо мной стояла девчонка лет шестнадцати с надвинутой на глаза серой клетчатой кепкой.

– Это зачем же? – полюбопытстововал я. – Может, стоит вызвать милицию?

Она отрицательно покачала головой.

– Не стоит, – убедительно произнесла она высоким срывающимся голосом. – Вот этого как раз делать не стоит.

Я выпрямился и смерил ее оценивающим взглядом.

Она была настолько худа, что больше походила на мальчика. На ней висели рваные на коленках джинсы, а на узких плечиках – майка розового цвета.

Из-под кепки выбивалась прядь осветленных волос, на ногтях были видны следы облезшего лака, а под глазами чернели неумело положенные тени.

– Это наверняка те, в коже, – произнесла девчонка, покосившись на труп Харитоныча. – Так что лучше быстро сделать ноги, если не хотите неприятностей.

Решив, что передо мной третий партнер по карточной игре, в которой участвовали Харитоныч и Воронцов, я сделал свой выбор.

Вряд ли она находилась в полном согласии с уголовным кодексом, но я не мог упустить возможность, которая сама упала мне в руки, словно спелое яблоко.

Оставив несчастного инвалида лежать в высокой траве неподалеку от его опустевшего жилища под дубом, я быстро направился вслед за подростком прочь от этого места.

– Что-то я не пойму, – спросил я, когда мы, благополучно искейпнувшись, пересекли Октябрьскую и подходили к церкви, стоявшей неподалеку от реки Студенец, – ты кто такая?

Она обернулась, более пристально посмотрела на меня и сказала:

– Меня зовут Ольга, если именно это вас интересует.

Мне ничего не оставалось делать как кивнуть. После чего я все-таки решил не отставать от нее.

– А что ты там говорил про кожаных?

– Есть очень хочется, – намекнула Ольга. – Тут кафе неподалеку.

– Нет проблем, – согласился я. – Обед в обмен на информацию. Только, чтобы без обмана.

По дороге Ольга поведала мне о том, что ей было известно о гибели Харитоныча.

Оказалось, что два часа назад под дуб, что на набережной, наведывались двое субъектов в кожаных плащах. Они пытались о чем-то беседовать с инвалидом, но тот рассердился на них за то, что один из визитеров опрокинул на траву банку с килькой, и наотрез отказался о чем бы то ни было разговаривать. Лица этих людей Ольга описала таким образом: «мордовороты, как в новостях по телевидению».

Перейдя по мосту узкий Студенец, мы засели в кафе «Диета», расположенном возле очередной скульптурной доминанты Тамбова – через дорогу был виден самый натуральный танк -монумент из колонны «Тамбовский колхозник».

Жадно поглощая гуляш с рожками, Ольга поведала мне и свою историю.

Говорила она так же быстро, как ела, так что к десерту – компоту с сухофруктами – я уже знал о ней довольно много.

Несколько лет назад Ольга была циркачкой, и жила в Ленинграде. Неудачный перелом во время одного из выступлений на месяц приковал ее к кровати. Более того, карьера циркового артиста была перечеркнута.

Кроме кувырков и кульбитов Ольга ничего не освоила за то время и теперь была поставлена перед выбором – или получать новое образование, или жить как Бог на душу положит.

К систематическим занятиям какими бы то ни было науками душа у Ольги не лежала и некоторое время он маялся без дела, пока не наткнулась в газете на одну заметку.

В ней говорилось о том, что некоей безымянной организации в Риге срочно требуются молодые девушки для высокооплачиваемой работы.

И Ольга плюнула на все и на последние деньги купила билет в Прибалтику.

Солидная сумма денег, обещанных за работу плюс своего рода азарт и любопытство пополам с недоверием не позволяли молодой девушке до конца осознать всю серьезность создавшейся ситуации.

Но эйфория очень скоро исчезла, вернув бедняжку в жесткую реальность жизни.

Организация оказалась обыкновенным притоном, где в основном эксплуатировались такие же, как и Ольга, девчонкки, наивно поверившие в легкий заработок.

Оставаться в подобном положении ей, разумеется, ни капельки не хотелось, но и уехать Ольга не могла, поскольку в кармане не было ни копейки.

Она решила остаться, чтобы заработать в ночном клубе хотя бы немного денег на обратную дорогу.

Но проработав там несколько месяцев она так ничего и не получила. Денег хватало только на то, чтобы не умереть с голоду.

Хождение на руках и жонглирование, а также некоторые акробатические трюки, наподобие поз, описанные в «Камасутре», столь ценимые любителями замысловатого секса, – этим исчерпывался репертуар канатоходки, а также все ее таланты.

Так что Ольгу хватило всего лишь на четыре месяца, чтобы как-то поддерживать интерес к своей персоне. Сексуальные партнеры менялись как перчатки и вскоре визиты сластолюбцев стали принимать отчетливо выраженный потребительский характер.

И вот, «эта сучья жизнь», как приучилась говорить Ольга, вышвырнула ее на задворки общества.

В один прекрасный для кого угодно, только не для нее день, Ольга проснулась в постели с господином, не вынесшим ночи любви и скончавшимся от инфаркта.

Спешно собрав вещи, Ольга села на ближайший поезд и уехала, куда глаза глядят. Поезд, как оказалось, следовал до Тамбова. Здесь Ольга и осела, продолжая медленно, но верно катиться вниз под горку.