Петр Северцев - Раретитет Хакера

Сирены приближались, подъезжая на расстояние непосредственной опасности столкновения с законом; сдерживая отчаянно колотящееся сердце, я смотрел, как «Вольво» выезжает на шоссе, причем, как тот, что сидит сзади, внезапно злорадно усмехается, и кривит рожу – до них дошло, что они-то успеют уехать, а я – не успею. И что выстрел был слышен. И что менты возьмут меня.

Мыслили они правильно. То есть, точно так, как мне нужно.

А потому я поспешил сесть в «БМВ» Коляна, которое не получило никаких внешних повреждений, и развернуться, чтобы поехать назад, параллельно шоссе – ведь оттуда машины не видно, пока она не начнет подниматься вверх, что прямо сейчас делал водитель «Вольво», полностью соответствуя моему плану!

С дороги заорал мегафон.

«Красное „Вольво“! Остановитсь!» – приказывал мент.

Внутренне усмехаясь, внешне – удаляясь по траве назад, в сторону, откуда приехал, я посмотрел в зеркало заднего обзора. Машина с преступниками уже вышла на шоссе и теперь, наверное, мчалась вперед, набирая скорость.

Сирены приблизились вплотную ко мне и проорали сверху, стремительно удаляясь вслед бандитам; ни я патрульных, ни они меня не увидели...

Закончив погоню столь успешно, я подождал, пока сирены не стихнут, и, выехав обратно на шоссе, направился к дому Эрика Штерна: хоть я и дал себе слово больше не иметь дел с художниками, проверить, жив ли он вообще, или я просто напросто совершил преднамеренное грабительское нападение, а потом и напал на человека, ранив его, было просто необходимо.

Теперь, когда мандраж кончился, и адреналин растекался по крови, оседая где-то в глубинах печени и почек, как это обычно бывает, я начал чувствовать боль и ощутил нервную дрожь, пронзавшую все тело.

Правая рука болела, кровь, стекающая со лба, засыхала, свободные от синяков места чесались от выступившего обильного пота, а самое главное, дышалось с некоторым трудом.

Каждый вдох вызывал неприятные ощущения в груди.

Не переставая мысленно ругаться, я притормозил, встал у обочины и ощупал грудь.

На ощупь определить, сколько, какие и как у тебя сломаны ребра, невозможно. То что они все-таки были сломаны, подсказывала боль, пульсирующая в груди с каждым ударом сердца, немая, не слишком сильная ноющая боль. Но царапало ли треснувшее ребро острым крем легкое, что само по себе являлось очень опасным ранением, определить я не мог.

Поэтому постарался дышать экономно, неглубоко вдыхая и медленно выдыхая.

Черт, кажется, в таких случаях необходимо перевязать грудь, зафиксировать ребра... а вдруг это не зафиксирует их, а прижмет к легким?!..

Нет, я никогда не был силен в медицине. И, как выяснялось, совершенно зря.

Но тянуть время тоже было не лучшим выходом – за двадцать-тридцать минут, равно, как и за час, ни хрена там не заживет, как ты этого не желай, потому я снова завел двигатель и поехал-таки обратно в Солнечный.

По странной насмешке судьбы или жилищного управления и ее лице, лифт работал. Восславив свою удачливость, которая сначала спасла мне жизнь, а затем – уставшие ноги, я нажал кнопку шестнадцатого этажа.

...Наверное, судьба или жилищное управление в ее лице имели на меня иные виды, или, может быть, другое мнение о моей удачливости, потому что лифт встал где-то между десятым и двенадцатым этажом.

Убедившись, то дело серьезное, и заключается оно не в заклинивании кнопки или нескольких, я нажал «Вызов».

Никто не ответил.

Тогда я подумал: «Или пан, или я тут до утра просижу!» и попытался крикнуть, не раздувая мощным вдохом легких.

Крик не получился, вернее, это был не крик, издевательство. Тогда я плюнул на пол и крикнул по-настоящему.

Грудь отозвалась внутренней болью, но, слава Богу, это была боль скорее ушибленных тканей, чем раздираемого костью легкого.

– Эй! – крикнул я, – Кто-нибудь!

– Кто там? – отозвался негромкий испуганный девичий голос несколько секунд спустя; кажется, он шел откуда-то сверху.

– Я застрял, – сообщил я, – Пожалуйста, вызовите лифтера!

– Подождите, – ответил голос, потом обладательница его несколько мгновений колебалась, и, наконец, нерешительно ответила – Я тут тоже несколько не снаружи...

– Чего? – спросил я, закатывая глаза к потолку, готовый поклясться, что голос шел именно оттуда.

– Я на крыше лифта, – ответил голос.

– Еб твою мать, – негромко посетовал я.

– Что вы говорите? – озадаченно спросила девушка сверху.

– Я говорю: «Какая жалость!» – ответил я, раздумывая, как же быть.

– А-а, – столь же задумчиво произнесли наверху.

– Слушай, – сказал я после паузы, выработав программу дальнейших действий, – Ты бы не могла сказать мне, что ты там делаешь?

– Зачем? – быстро спросила она, явно волнуясь.

– А затем, чтобы я мог решить, спустить мне тебя вниз, или нет.

– Я вниз не пойду! – решительно отреагировала «наездница».

– Почему?!

– Не пойду – и все тут!

– Тьфу! – уже не таясь, сказал я.

Сверху презрительно промолчали.

– Ладно, – согласился я еще через несколько секунд, переходя к плану "Б", – тогда покричи погромче, тебя будет слышнее, лифтер услышит.

– Не буду я кричать! – отрезала девушка.

– Да почему?! – воскликнул я, начиная злиться: эти непонятные игры действовали на нервы.

– Потому что пошел ты... – тут она одарила меня жестким и серьезным выражением, от которого моя злость только увеличилась. В сердцах я пнул створки лифта ногой, и... они медленно разъехались с шипящим скрежетанием.

Лифт, оказывается, застрял прямо между этажами, так что бетонный пол был на уровне моей груди. Опасаясь, что двери сейчас снова закроются, я ухватился руками за него и подтянулся, закидывая колено, чтобы вылезти оттуда на этаж – не тут-то было!

Чертова баба сверху так же решила воспользоваться представившейся возможностью – она спрыгнула с крыши лифта на пол, причем, прямо на мою многострадальную правую руку!

По счастью, она не носила туфлей со шпильками, а всего лишь кроссовки, поэтому удар получился не слишком болезненный; я лишь крякнул от удивления, ткнулся лбом и носом в тонкую джинсовую голень и подался назад, рыча что-то устрашающее.

Она вскрикнула от неожиданности, метнулась вперед и вверх; помчалась по ступеням, и через несколько секунд лишь эхо дробных шагов осталось мне в наследство от неизвестной странной девушки.

Я предпринял вторую попытку подтягивания, которая завершилась успехом, и вылез на лестничную клетку.

Никто так и не появился, что говорило или о хорошей звукоизоляции в этом доме, или о полном равнодушии жильцов. Отряхнувшись, я вздохнул полной грудью, чувствуя, как боль уже едва шевелится, и отправился наверх.

Путь мой был недолгим, и, подойдя к двери, ведущей в квартиру Эрика Штерна, я увидел жмущуюся к стене с выражением крайнего ужаса в глазах девушку лет четырнадцати-пятнадцати, которую опознал по темно-синим джинсам фирмы «Версачи», и по буквально до боли знакомым кроссовкам. Девчонка вся сжалась, и смотрела на меня с нескрываемым ужасом. Несомненно, если бы вход на крышу был открыт, она не колеблясь, промчалась бы туда.