Василий Ардаматский - Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

— Спасибо, господин доктор.

— Рано благодарить, я отец нелегкий. И вот тебе первый мой отцовский приказ: ты мне должен рассказывать все, что болтают в коллеже.

Я вспыхнул, хотел промолчать, но, помимо моей воли, у меня вырвалось:

— Это же нехорошо, господин доктор… фискалить…

— Дурак и еще раз дурак! — изумленно и совсем не сердито сказал директор. — Если я говорю "надо", — бог одобрит все, что ты сделаешь. Коллеж набит сынками из богатых семейств. Мы и ты, в первую очередь, существуем на их деньги. О тебе из приюта пишут, что ты предан вере. А среди этих богатых недорослей немало негодяев, которым на веру наплевать. В письмах домой они клевещут на коллеж. И уже были случаи, когда мы из-за этого теряли богатых покровителей. Мы просто обязаны вовремя обнаруживать клеветников. Помоги мне в этом, и ты поможешь святому делу. Ты понял меня?

— Понял, господин доктор.

— Вот это дело! — воскликнул он. — Ты, кажется, неплохо варишь своим котелком! — Он хлопнул в ладоши, и в дверь мгновенно вошел, видимо, все время стоявший за ней финансовый инспектор. — Отведите его в жилой блок, в комнату двадцать три, — приказал директор.

Жилой блок — это двухэтажный дом. На первом этаже — столовая. На втором — длинный коридор с дверями по обе стороны. На каждой двери номер. Это — спальни. В комнате номер двадцать три — две кровати, два стула, два низеньких шкафа и маленький стол. Мебель занимает всю комнату, кровати стоят так тесно, что сесть на них друг против друга нельзя. Единственное окно выходит прямо на высокую стену монастыря.

В комнате настолько сумрачно, что я не сразу обнаружил человека, лежавшего на одной из кроватей.

— Опять кровать полируешь? — обратился к нему инспектор.

— Меня учитель удалил с урока истории, — испуганно отрапортовал вскочивший с постели мальчик.

— За что?

— Меня ударил Жак… и я его…

— Прекрасная история, — добродушно сказал инспектор и подтолкнул меня вперед. — Он будет жить вместе с тобой. Познакомьтесь. Его зовут Юри. — Инспектор пошел к двери и оттуда сказал мне: — А этого любителя историй зовут Поль. Он тебе все расскажет.

Я положил узелок на свою кровать и сел на стул. Поль сидел на кровати. Мы молча смотрели друг на друга. Поль, вероятно, постарше меня. И покрепче. У него был тонкий, длинный и кривой нос.

— Откуда ты взялся? — спросил Поль.

— Из сиротского приюта, — ответил я. — А ты?

— Я тут уже второй год. А до этого тоже был в приюте, в Лионе. Скажу тебе всю правду — у нас тут собачья жизнь. Поднимают в шесть, и раньше девяти вечера не ляжешь.

— Ты еще пойдешь на занятия?

— На следующий урок.

— Ну и я с тобой.

— Идиот, ты сегодня поваляйся, в собачью жизнь включишься завтра. А на обед я за тобой зайду.

Где-то отдаленно прозвучал звонок. Поль вскочил:

— Обед через два часа. Жди меня.

По режиму жизни коллеж мало чем отличался от приюта; здесь тоже поднимали рано, вели на молитву, и потом мы были заняты до позднего вечера. Но занятия здесь были куда более серьезными — мы изучали историю, географию и даже философию. Учителями были монахи. Все четыре учителя коллежа имели духовный сан и жили в монастыре; все они, как я теперь понимаю, были по-своему образованными людьми.

Учебные классы находились тоже в монастыре. Мы приходили туда и стоя ждали, когда войдет учитель. После урока снова вставали, учитель уходил, и, только подождав еще несколько минут, мы могли выйти из класса. Ни в какие личные беседы с нами учителя не вступали. Даже если на уроке кто-нибудь совершал проступок, они предлагали виновному покинуть класс и делали запись в журнале, который ребята называли "доклад Палачу". Наказание было впереди — в кабинете доктора Рамбье.

Когда я обратился однажды к отцу Жоржу, который преподавал историю человека и веры, с каким-то вопросом, не касавшимся прямо содержания урока, он холодно посмотрел на меня и сказал:

— Тебе хочется показать, что ты знаешь больше других, а это очень плохая черта.

Воспитанники коллежа совсем не были похожи на приютских ребят. Начать с того, что в приюте все ходили в одинаковых серых рубашках и черных штанах, а здесь каждый одевался как хотел или мог. Ребята из богатых семей выглядели просто франтами. Мне из кладовой коллежа выдали длинную куртку защитного цвета и узкие черные штаны. Когда я первый раз увидел себя в зеркале, мне самому стало смешно. В приюте все ребята были тихие, покорные и безответные. Здесь дело другое — ведь в коллеже иным воспитанникам было по восемнадцати лет. Отпрыски из семей побогаче вообще никого и ничего не боялись и перед другими воспитанниками держались заносчиво. Даже учителя прощали им выходки, за которые другие попадали в "доклад Палачу". Нас, обучавшихся на благотворительные пожертвования, сынки богачей называли не иначе, как «саранча», и совсем не считали за людей.

В коллеже было гораздо труднее, чем в приюте. Не прошло и месяца, как у меня произошло первое столкновение с сынками богачей, или, как их здесь называли, франтами.

Шел урок истории религии. Учитель попросил назвать пять священных дат католической церкви. Никто все пять дат назвать не мог. Тогда я поднял руку и не только назвал даты, но и рассказал происхождение каждой. Учитель меня похвалил. А когда урок кончился и учитель ушел, франты загнали меня в угол и начали издеваться надо мной.

— Эй, саранча, ты что это — жрешь чужие деньги и еще задираешь нос?

— Ты, саранча, запомни шестую дату, когда мы тебе разобьем нос!..

— Сколько возьмешь, саранча, чтобы не открывать на уроках свой вонючий рот?

Особенно старался один, которого звали Жюльен, — сын крупного торговца.

— Слушай-ка, саранча! — кричал он. — Уезжай-ка, пока не поздно, в свою красную Россию. Мой отец оплатит самолет и новые штаны тебе купит!

Под хохот своих приятелей он дернул меня за волосы. Я бросился на него и сильно ударил его коленкой в живот. Он отлетел к стене и упал на пол. И в этот момент в класс вошел учитель. Франты подняли крик, что я ни за что ударил Жюльена. Меня удалили с урока, и я попал в "доклад Палачу".

Умирая от страха, я пошел к доктору Рамбье. К моему удивлению, он меня совершенно не ругал. Выслушав объяснения, он сказал:

— Запомни раз и навсегда — Жюльена и его шайку не трогать. Мне нужно, чтобы ты с ними ладил, а не дрался. Вернись в класс и извинись перед Жюльеном.

— Но он издевался надо мной, — сказал я.

— Ну и что? От издевки синяки не вспухают. А наш коллеж существует и ты в нем учишься на деньги папаши Жюльена и его друзей. Неужели тебе это не понятно?

Я вернулся в класс и извинился перед Жюльеном.

— Ладно, — сказал он. — Поговорим об этом на досуге.

В коллеже я был еще более одиноким, чем в приюте. Здесь не было отца Кристиана, которого я очень любил. Я не мог подружиться даже со своим соседом по комнате Полем. С ним невозможно было разговаривать — его абсолютно ничто не интересовало. Было непонятно, как и зачем он попал в коллеж. Он хотел только одного: уехать в деревню и бегать там босиком по траве. Мне оставалось уйти в мир книг. Так я и сделал…