Вера Русанова - Туманный берег

- Марин, я постараюсь тебе объяснить... В общем, скажи: никак фамилию Бокарева в связи с этим делом не склоняли?

Марина как-то странно повела шеей и изобразила крайнее недоумение:

- А с какой бы радости? Бокарев-то тут при чем? Или ты думаешь, что шеф наш, душка, на него и вовсе всех собак собирался повесить?.. Нет, Лиль, тут ты уже загибаешь: это же уголовщина, не стал бы босс связываться.

- Значит, никто ничего не говорил, и даже подозрений в его сторону никаких?

- Совсем ты мать, как я погляжу, с ума сошла... Или, может, я идиотка? Может это ты теперь Вадечку за какие-то дела засадить хочешь?

С минуту они смотрели друг на друга неуверенно и тревожно. Ни одна не знала, как себя теперь вести. Лиля чувствовала, что коленки её под столом мелко постукивают друг о друга, как в нервном тике, в животе было пусто и холодно, точно падаешь вниз в оборвавшемся лифте.

- Нет, Марина, - через силу проговорила она, глядя в фарфоровое блюдце, - не я его хочу засадить. Он... Я не хочу верить, что Вадим к этому впрямую причастен, но посадить хотят меня. За убийство.

- Та-ак! - Марина встала. Как ни странно, переварив эту, явно шокирующую информацию, она стала значительно больше напоминать себя прежнюю. - Я чувствую, вы с Бокаревым эти полтора года не скучали. А я ведь предупреждала! Только никто меня, умную, не слушал. Говорила тебе: выходи за Валерку. Жила бы сейчас и как сыр в масле каталась. Уж, во всяком случае, не шастала бы по городу, крашенная под линючего клоуна и в очках на пол лица.

Сбегала в гостиную, вернулась с наполовину пустой бутылкой коньяка и двумя водочными стопками. Себе налила полную, Лиле плеснула на самое донышко, с оттенком оскорбленной гордости заявив, что помнит и о её болезнях, и о том, что пить при гипертонии почти нельзя. Молча выпила, закусила все тем же тортом, подперла подбородок обеими руками и объявила:

- Слушаю!..

Она поверила сразу. Во все, с начала и до конца, ни на секунду не засомневавшись в непричастности Лили к двойному кровавому убийству. Правда, насчет Бокарева у неё такой уверенности совсем не было.

- Вольно тебе его выгораживать! - Маринка курила, стряхивая пепел на край блюдечка. - Только он, небось, за тебя рубаху на груди не рвет. И другие места своего тела тоже... Вот ты все правильно рассказала, логично, четко. Есть любовница, есть Вадечка, есть девочка - наследница шарашных денег. И что тебе не нравится? Вытащи Бокарева из этой схемы и все развалится! Слишком многое она о вас знает! Слишком! Знаешь, как-то очень подозрительно, что он ей рассказывает такие вещи, а потом вдруг оказывается невинным барашком в то время, как эта стервоза за его спиной действует-злодействует.

Лиля качала головой и не отнимала от лица ладоней, сложенных домиком:

- Я все понимаю. Все! Но ты бы, на моем месте, как к этому относилась? Ты бы вот так, запросто, поверила, что твой муж спокойно решил засадить тебя на пятнадцать лет?

- По-твоему, есть другое объяснение?

- Должно быть.

- А вот это ты уже гонишь полную дурь! Знаешь, я бы тебя поутешала в какой-нибудь другой ситуации, но не тогда, когда вопрос идет о жизни и смерти. Правде, Лилечка, надо смотреть в глаза... Была у вас особая любовь, когда вы женились?

Лиля судорожно повела плечами:

- Нет, не было.

- А потом вдруг откуда-то взялась? Ты мне это хочешь доказать, да? Нет, бывают, конечно, ситуации, когда женятся люди без любви, а потом чувства просыпаются. Но к вам с Бокаревым это, извини, не относится.

Она спросила "почему" автоматически, прекрасно зная, какой будет ответ.

- Потому! - Марина раздавила окурок о край блюдца. - Потому что окончание на "у"! Во-первых, эта его безумная страсть с Олесей, во-вторых его киношно слащавая рожа и твоя, прости, довольно обыкновенная. А в-третьих... Я бы ещё поняла, я бы поверила. А что? Всякое бывает. Иногда, вообще, баба страшнее ядерной войны, а мужик-красавец с неё пылинки сдувает. Но твой Бокарев - эгоист до мозга костей. Он никого, кроме себя, любить не способен. В принципе!

В комнате уже висело рваное облачно сизого дыма. Марина встала, подошла к окну, рывком распахнула форточку. Воздух не посвежел и стало, вроде бы, даже жарче. Лиля переползла в самый угол диванчика, подогнула под себя ноги.

- Значит, на работе по поводу той кражи - никто и ничего? - она потерла указательным пальцем переносицу. - Жалко. Я надеялась...

- И зря надеялась! Вообще, то что ты сейчас делаешь - дебилизм страшный! Я бы, на твоем месте, пошла в милицию и рассказала все, как было. Про бабу эту, про звонок, про то, что тебя заставили так одеться...

- И про Вадима? Про то, что он тогда этот сейф взломал?

- Господи! Да блеф это все чистой воды! А даже если и не блеф? У тебя ребенок на руках, тебе тюряга грозит, а ты все о Бокареве печешься. Взял он эти деньги - пусть сядет! Ему, поверь моей интуиции, есть за что сидеть.

Разговор снова пошел по замкнутому кругу. Лиля потянулась за чашкой и сделала пару глотков холодного уже чая. Ей почему-то мучительно захотелось сжать губами сигарету, чиркнуть зажигалкой, сощуриться от едкого дыма...

Когда-то, когда ей было шестнадцать лет, она попробовала курить. Просто поняла, что берегись - не берегись, до двадцати лет не доживешь все равно: давление ни к черту, врачи только головами качают. Купила в табачном отделе магазина болгарский "Опал" (ей продали без всяких оговорок, подумали, что для папы), в бакалее - спички. На третьей пачке все закончилось. Лиля узнала, что умерла девочка, с которой они регулярно путешествовали по больницам: начала вытирать в комнате пыль, упала в кресло и больше не встала...

Это было слишком реально и слишком страшно. Тетки на похоронах, куда она пошла, наплевав на все запреты матери, обсуждали и то, что мебель в комнате была импортная - вся сплошь полированная, и то как за какие-то полчаса, пока мать ходила в магазин, полностью посинела мертвая рука, судорожно сжимающая тряпку... Шуршащую целлофаном коричневую пачку "Опала" Лиля выкинула в тот же вечер и, давясь слезами, засела за брошюрку "Сердце, кровь, сосуды. Путь к здоровью". Больше курить она не пробовала...

- Эй, заснула? - Марина пару раз щелкнула пальцами у неё перед лицом. - Ну что я, по-твоему, глупости говорю?

- Нет, - она вздохнула. - Не глупости. Но теперь в милицию идти уже поздно. Эта история и с самого начала выглядела бы сказкой, а уж сейчас тем более. Мне просто никто не поверит... Не говоря уже о том, что я этого все равно не сделаю по другой причине.

- Отлич-чно! Не скажи ты последней фразы, я бы посчитала тебя здравомыслящим человеком. "Я не сделаю этого по другой причине"! Ах, я не предам Вадима! Тьфу! Противно слушать!

Лиля ощутила неясную тревогу, смутную, похожую на зарождающуюся в гнилом зубе боль. Вроде бы, Маринка не сказала ничего странного или настораживающего, и все же... "Здравомыслящим человеком"... "Я бы посчитала тебя здравомыслящим человеком"...