Колин Харрисон - Манхэттенский ноктюрн

– Доброе утро, сэр.

– Доброе утро. – Я демонстративно пересчитываю наличные. – Прошу прощения, я грязный как черт.

– Какие пустяки.

Я сидел, наблюдая за кипящей вокруг жизнью. Входят еще несколько посетителей. Завтрак – самое радостное принятие пищи, он полон оптимизма, и это хорошо видно по лицам мужчин и женщин. В туалете я осмотрел себя в зеркале. Грязь была на волосах, вокруг глаз и на ушах. Мои десны обнажали чуть не до корней зубы, ставшие коричневатыми, волосы поседели. Тут-то уж точно все идет только в одном направлении.

Было ли это убийством? Кэролайн всадила нож Саймону в шею, когда он опустил незаряженный пистолет. Такое не назовешь самозащитой. Спору нет, напряжение достигло предела, Саймон вел себя дико – кричал, срываясь на визг, но я никак не мог понять, почему она не воспользовалась лифтом, после того как Саймон назвал ей код. Или она могла бы кричать из окна и звать на помощь. Проглатывание ключа, вероятно, имело целью произвести эффект. Саймон, должно быть, знал другой способ, как выбраться из здания, и для этого ему потребовалась бы только пара заранее припрятанных кусачек. Ведь если он озаботился налить воды в картонку из-под молока, поставить там кровать, принести аккумуляторную батарею, лампу и видеомагнитофон, то явно не надорвался бы, добавив к этому еще и пару кусачек. Билли Мансон сказал, что фургон отца Саймона был набит разными приборами и арматурой. Невероятно было, что Кэролайн размышляла обо всем этом в тот момент, и столь же невероятно, что она могла ударить Саймона ножом просто потому, что он бесновался и нес всякую чушь. Я просмотрел этот эпизод в своем кабинете раз десять– двенадцать и заметил, что между мгновением, когда Саймон опустил пистолет, и тем, когда Кэролайн нанесла удар ножом, была длинная пауза. Пауза, когда каждый смотрел на другого, пытаясь понять, что будет дальше. Это была пауза, когда он оказался незащищенным, а она воспользовалась удобным случаем. Так, по крайней мере, увидел эту ситуацию я.

Что же произошло дальше? Я предположил, что она выждала, сколько смогла, в темном подвале за дверями. Она ждала допоздна, пока на улице почти никого нельзя было встретить. Потом, когда стихли все звуки, она отперла замок ключом, открыла одну из дверей и бесшумно поднялась по ступенькам, неся в маленькой картонной коробке из-под молока пистолет и нож, заперла двери снаружи и стрелой метнулась за угол. Это можно было проделать меньше чем за минуту. И случилось это либо в последние часы 6 августа, либо в первые часы 7-го. Если было достаточно поздно, то, возможно, ее никто не заметил или никто не вспомнил, что видел ее. В конце концов, тело Саймона обнаружили только 15 августа, и этот период оказался, разумеется, достаточно долгим, чтобы любой человек забыл, что он видел. Но о виновности Кэролайн свидетельствовало не только то, что она сделала сразу после убийства. Она тщательно продумала, как действовать дальше, чтобы скрыть то, что случилось на самом деле. Она солгала в полиции относительно обстоятельств исчезновения Саймона. Она заявила, что не узнает маленький кусочек нефритовой фигурки. У нее хватило ума нанять частного следователя, чтобы тот попытался выяснить, что произошло с Саймоном. Это был ловкий ход, поскольку следователь мог по неосведомленности сообщить ей сведения, важные для нее и позволявшие ей предугадать сложности. Самое остроумное было то, что этот факт мог полностью убедить полицию, что она не преступница. Следователь, разумеется, не обнаружил никакой полезной информации, потому что если бы он проверил, кто является владельцем дома 537 по Восточной Одиннадцатой улице, то выяснил бы, что дом принадлежит какому-то корейцу, а не Сигалам. И если бы он так же, как и полиция, поговорил с собственником-корейцем, то этот собственник ничего не смог бы ему рассказать, потому что, будучи незнаком с устройством предназначенного к сносу дома, он не знал о существовании странных подвальных дверей. Не знал о них и прораб из «Джек-Э Демелишн», обнаруживший кусок веревки. У детективов не было причин разыскивать Сигалов, а миссис Сигал из-за своей сомнительной сделки с корейцами имела, как она считала, достаточно веские основания их не искать. Полиция разговаривала с комендантом дома номер 535, но их разговор вертелся вокруг подходов к двери на крыше дома номер 535, и никто ни словом не обмолвился о подвальных дверях дома номер 537. Но, по правде говоря, если в полиции просмотрели документы на имущество Саймона, это, возможно, привело бы их к миссис Сигал, как в свое время привело и меня. Однако я ее нашел, когда разыскивал конкретный предмет, пленку с Хоббсом, а не информацию о том, как Саймон попал в здание, – единственное, что тогда интересовало полицию. В этом заключалось некое логическое хитросплетение возможности с намерением. Никто не оперировал полными сведениями, никто, и Кэролайн в том числе, не задавал ход событий. Так все же, было ли то, что я видел, убийством? По моему мнению, да.

Красивая женщина в норковой шубке и джинсах вошла в ресторан в ореоле солнечного света. Один черный ковбойский сапожок из шкурки ящерицы изящно встает впереди другого. С видом уверенного в себе человека она улыбнулась всему миру, официанту, мне.

– Привет, малыш, – сказала она, подставляя холодную щеку, которую я поцеловал с особым чувством, поскольку прежде никогда сознательно не целовал убийцу, и нежность ее кожи, казалось, усиливалась жестокостью этой женщины.

Но я не мог ни слова сказать о переполнившем меня вдруг невыразимом отвращении. Нет, я даже виду не смел подать.

– Ты что, долго валялся в грязи?

– Я же вообще грязный тип, как тебе известно.

– Что случилось?

Я потрогал голову разбитой фигурки, лежавшей у меня в кармане.

– Это длинная история.

– Можно послушать?

– Конечно.

Ресторан начинал заполняться посетителями.

– Давай сначала закажем завтрак.

Мы сели. Заметно было, что ее переполняет радость. Вчера я освободил ее от Хоббса, а сегодня она улетала в Китай. Впервые с момента нашего знакомства она была полностью уверена, что ей уже не о чем беспокоиться. У нее ярко блестели глаза, а губы сами собой складывались в улыбку. Она больше во мне не нуждалась, ей надо было как можно безболезненней поставить в этом деле точку. Откуда-то из глубины ресторана лилась музыка Вивальди, светлая и прозрачная, и я понимал, что всего через несколько минут мы оба станем другими, поэтому я просто наблюдал за ней, что доставляло мне немалое удовольствие. Она болтала о том о сем, оставляя след губной помады на краю стакана с водой, и пока она говорила, мой разум воображал себя серебристым омутом вожделения у ее ног, омутом, который испарялся в подвижную дымку желания, и эта дымка, обволакивая ее, поднималась вверх по ее туфлям и лодыжкам, по ее коленям, бедрам и между ног и дальше вверх, глубоко в ее лоно, вторгаясь все глубже и глубже, а затем, выскользнув оттуда и едва коснувшись крошечного скрытого шрама, продолжала свой путь вверх мимо талии и пупка, вдоль плавных очертаний ее спины и живота, беспомощно замешкалась у тяжелых складок ее грудей, мягко возвышавшихся над грудной клеткой, а потом отхлынула и снова поползла вверх и перекатилась через них, коснувшись ладонями моего воображения ее сосков, и заструилась дальше вверх, к хрупким косточкам шеи, а от них – в стороны, к плечам, обволакивая их и скользя по рукам вниз, к пальцам, державшим нож. К кончикам пальцев. К восхитительным, наманикюренным ноготкам отличной формы. А потом снова устремилась вверх по рукам, повторив очертания ее подбородка, и протиснулась глубоко в рот, за ее розовый язычок, который ласкал меня. Блестящая дымка моего желания все скользила и скользила вверх по ее скулам и глазам – при этом ее веки чуть вздрагивали, а ресницы легко распушались, – и дальше по лбу, как пальцами по всей длине расчесывая душистые светлые волосы, и еще дальше вверх, улетая прочь и отпуская ее навсегда. Вот чем я занимался, сидя за столиком и наблюдая за Кэролайн. Наверное, я буду скучать по ней. Если бы я был стариком, я наверняка бы скучал по этой женщине.