Колин Харрисон - Манхэттенский ноктюрн

– Хоббс?

– Да. Но тогда я этого не знала. Все, что я смогла разглядеть, это то, что он был огромен и к тому же высок, а его костюм стоил, должно быть, никак не меньше десяти тысяч долларов. На голове у него был надет здоровенный котелок. Он даже не взглянул ни на конторку, ни на кого вообще, а прошествовал прямиком к лифту. Потом он исчез. Его люди зарегистрировались у стойки администратора и направились к другому лифту. Все стихло. Это продолжалось не более минуты. Он просто не мог ходить очень быстро и все же пробыл в вестибюле самое большее секунд пятнадцать. Я спросила одного из посыльных, кто это был. Он ответил – Хоббс, австралиец, которому принадлежат газеты по всему миру. Миллиардер, добавил он. Я помню это. Я переспросила: миллиардер? И он посмотрел на меня как на идиотку. Он всегда останавливается здесь, когда бывает в городе, добавил он. Тогда я сказала, что хочу кое-что узнать. А посыльный вдруг говорит: нет, мадам, ни в коем случае, не могу. И качает головой. И вы даже номера комнаты не знаете? – спрашиваю я. О, знаю, конечно, мадам, но не могу сказать. Я пообещала ему заплатить, если он скажет. Хватит об этом, заявил он, а то я могу остаться без работы. Пятьсот баксов, говорю. Он опять – нет, черт возьми, мадам. Тогда я ему – тысяча. А он в ответ: у вас нет тысячи. А вот и есть. Знаешь, Саймон делал такие деньги, что у нас при себе везде была чуть ли не тонна, просто так, на всякий случай. Я показала ему деньги. Он был смуглый, невозможно тощий, наверно, пакистанец или что-то в этом роде. Он назвал номер, сказал, это главный номер люкс, а где там спальня, он не знал. Я спросила, как узнать, правду ли он говорит, и он ответил, что если он лжет, я спущусь вниз, все расскажу управляющему и он потеряет работу. Звучало это вполне здраво, так что я дала ему деньги. Я рассчитывала, что поднимусь туда раньше, чем Хоббс отправится спать. Если он приехал из Англии или еще откуда-нибудь, тогда он действительно устал, а если с Западного побережья, то ляжет спать не сразу, а немного погодя. Я рассуждала примерно так, а еще хотела бы знать, что, черт возьми, поделывает Саймон. Так вот, я поднялась наверх и постучала в дверь. Она открылась, там торчал парень, говоривший по телефону. Я улыбнулась и сказала, что я к мистеру Хоббсу. Парень взглянул на меня и просто махнул рукой, чтобы я вошла. Это был большущий, ну просто огромный люкс, комнат, наверно, шесть. Парень знаком показал мне, чтобы я прошла в следующую комнату. Там сидел Хоббс и читал газету. Он сказал, ну, чем мы тут займемся, что-то в этом роде, ну, ты знаешь, а остальное ты вполне можешь представить сам или, по крайней мере, хоть что-нибудь из этого. Он бывал разным, и приятным в том числе.

– И ты засняла это на пленку?

– Это оказалось очень просто. Я положила сумочку на туалетный столик и включила камеру. Она работала бесшумно, и у нее был объектив «рыбий глаз». Она брала всю комнату.

Я ничего не сказал, только кивнул.

– Я вернулась в квартиру на следующее утро, и Саймон тут же вцепился в сумочку. Он вынул пленку и так никогда и не дал мне ее посмотреть. К тому же оказалось, что он и не думал выполнять свою часть уговора. – Она с горечью вздохнула. – Я ненавидела его за то, что со мной случилось, за то, что я зачем-то захотела сделать что-то. Я простояла под душем, наверно, часа три, не меньше, и сказала себе: больше никогда. Мы крупно поцапались из-за пленки, но он ее не вернул, а после того, как он просмотрел ее, мы на самом деле разругались в пух и прах. Чего он ждал? Позднее, после смерти Саймона, я думала найти эту запись в его коллекции, но ее там не оказалось.

– Ну почему я? – спросил я, пытаясь не поддаваться раздражению.

– О, ну я не знаю, – выдохнула Кэролайн, ее голос звучал устало и исповедально. – Я думала, может, хоть ты поможешь мне. Ну, просто посоветуешь что-нибудь, что ли. Я нанимала частных сыщиков, или как они там себя называют, и они не могут мне помочь. Я не знаю, где пленка. Я не знаю, я правда не знаю, что на ней такого ужасного.

Я пристально смотрел на нее.

– Все, что было между нами, понадобилось только для того, чтобы заставить меня помочь тебе найти эту запись?

– Ну…

– Скажи мне правду.

– Да.

Я посмотрел в сторону окна.

– Ты прощаешь меня? – спросила она.

– Нет. И себя тоже.

– Ты мне нравишься, Портер, мне нравится быть с тобой. Но я надеялась, что мне удастся заставить тебя помочь… Я хочу сказать, если я не найду эту пленку… Я полагала, что могу не обращать на нее внимания, просто не думать о Хоббсе. Смотри, у меня есть…

С этими словами она щелкнула выключателем настольной лампы и, нервно пошарив в ящике, вытащила связку документов по крупному долговому обязательству. Занимавшаяся этим адвокатская фирма находилась в Лондоне и имела крупную контору в Нью-Йорке.

– Я получила это на прошлой неделе, – сказала она. – А это еще раньше, и…

Дорогая миссис Краули,

Согласно нашему последнему уведомлению от 12 января, мы по-прежнему стремимся довести до вашего сведения всю серьезность этого вопроса. Ваше решительное нежелание позвонить в данную контору или ответить на прямые запросы мистера Хоббса вызывают большое беспокойство. Мы все еще придерживаемся того мнения, что вы владеете…

Ну и так далее.

– Почему бы тебе не нанять адвоката, чтобы он занимался всем этим? – спросил я. – У Саймона наверняка был поверенный, который распоряжался имуществом.

– Да.

– Значит, имелась полная отчетность по имуществу, не так ли?

– Да.

– Почему бы не попросить этого адвоката ответить Хоббсу? Напиши ему и объясни, что в момент смерти у Саймона не было никакой такой пленки, ну, что-нибудь в этом роде. Я хочу сказать, что это довольно простое дело.

– Я не хотела иметь дела с адвокатами. С этим имуществом все было так запутано. – Она взглянула на меня с надеждой и взяла за руку. – Пожалуйста, помоги мне, Портер.

Но я не чувствовал ничего, кроме затаенной ярости; я молча встал и пошел в ванную. Там я умылся и посмотрел в зеркало. Я уловил ложь в голосе Кэролайн, и, может быть, не один раз; так что мне хотелось внимательно обдумать то, что она мне рассказала. Но я устал, и голова кружилась от выпитого. И сейчас домашний очаг казался мне лучшим место в мире.

Наполеон сменился с дежурства и без своих впечатляющих пуговиц и воротничка превратился в простого парня в футболке, спящего в дешевой квартирке и видящего мрачные сны, навеянные депрессией. На его месте в вестибюле многоквартирного дома сидел старик с настолько отвисшими нижними веками, что казалось, он не спал лет двадцать—тридцать. Один из персонажей нью-йоркской ночи, словно сошедший с полотна Эдвада Хоппера. Он наблюдал, как я шел по коридору к выходу, мимо давешних лилий, несколько розовых лепестков которых теперь валялись на столе, намекая на то, что время, как всегда, предательски утекает. Он квакнул: «Такси, приятель?»