Виталий Гладкий - Архивных сведений не имеется

Слоняясь по гостиничному холлу (сосед по номеру выдавал такой "художественный" храп, что даже крепкие нервы Савина возмутились), капитан пытался сложить воедино пеструю мозаику командировочных впечатлений.

Похоже, Батон и впрямь не соврал на этот раз. Оказалось, что благообразный старичок – профессор-педиатр, который живет в этом доме всего-ничего, вторую неделю. А бывший хозяин, продав дом и мебель за бесценок, исчез в неизвестном направлении. Хитер, ох, хитер. Сразу учуял, чем пахнет пропажа золотишка. Видимо, Карамба случайно зацепил драгоценную коробочку из-под шприца – при обыске дома было обнаружено несколько тайников, естественно, пустых. На первый взгляд. А когда в дело включились эксперты ЭКО, оказалось, что по крайней мере в двух из них хранился песок.

Так кто же этот неуловимый Христофоров Ян Лукич, 1924 года рождения, холост, не судим? Не судим ли? По крайней мере, картотека МУРа отрицала знакомство шустрого Яна Лукича с органами правосудия. А жаль, объект весьма подходящий, чтобы пополнить алфавитный каталог на букву "X". Одна надежда на фоторобот, который слепили с помощью соседей…

Уже, кстати, светает, Савин… Спать, спать, спать. Сегодня дел невпроворот.

На поляне возле хижины, где лежит ротмистр на грубо сколоченном из жердей топчане, по-летнему тепло и солнечно. Сквозь неплотно прикрытые веки Кукольников наблюдает за печальным Христоней, который тачает торбас из сохачьего камуса для Деревянова. Изредка казак оставляет свою работу, чтобы подбросить в костер зеленые ветви стланика; пряный дым – единственное спасение от назойливых и кровожадных комаров – медленно расползался по поляне, растворяясь в густых зарослях листвяка. В горле Кукольникова першит от дымной горечи, но ротмистр усилием воли давит в себе эти порывы: при кашле начинают болеть раны, оставленные когтями медведя.

Кукольникову повезло. Спасла его от страшных увечий и, как следствие, от неминуемой смерти меховая телогрейка – он носил ее под мундиром, опасаясь простуды, к которой был склонен с малых лет. Крепкая дубленая кожа телогрейки на спине была изодрана в клочья рассвирепевшим от голода и боли хищником, но поистертые когти старого медведя смогли оставить на теле Кукольникова только глубокие царапины.

Конечно, если бы не своевременная помощь Деревянова, который с поразительным бесстрашием и хладнокровием на удивление метко выпустил все семь пуль прямо в сердце зверя, лежать бы косточкам ротмистра на берегу этого безымянного ручья до Страшного суда (впрочем, Кукольников особой набожностью не отличался и в Святое Писание не верил, хотя одно время и состоял членом масонской ложи – больше из соображений эгоистических, карьеристских, нежели религиозных, благо среди масонов был много аристократов, имеющих немалый вес при дворе самодержца Николая II).

Но как бы там ни было, а ротмистр остался в живых. Когда Деревянов дотащил его, обеспамятевшего, окровавленного, изрядно помятого медвежьей тушей к избушке, там ожидало поручика известие о побеге графа, которое напрочь выбило Деревянова из колеи. Уставший до отупления, он молча освободил едва живого Христоню от пут, который при виде почерневшей с безумным взглядом физиономии поручика мысленно простился с родными и близкими, так же молча выслушал бессвязный рассказ вестового об утренних событиях и, не говоря ни слова, ушел по следам беглецов, оставив ротмистра на попечение Христони.

Возвратился Деревянов ни с чем только к вечеру следующего дня и сразу же завалился спать. А поутру снова отправился мыть золото.

Раны Кукольникова затягивались быстро – в его худом, жилистом теле, с виду хилом и болезненном, был неиссякаемый запас жизненных сил, которые к тому же поддерживались незаурядной волей. Вскоре ротмистр мог даже ходить, что, впрочем, тщательно скрывалось от Деревянова и Христони, которого тот стал брать к золотоносной дайке. На то имелись у Кукольникова соображения, которыми он, конечно же, не стал делиться с поручиком.

Появились они после того, как профессионально недоверчивый и осторожный Кукольников, обретя возможность двигаться, внимательно осмотрел свой маузер. Высыпав патроны из магазина на кусок холстины, он сразу же обратил внимание на узкий темно-коричневый ободок у основания пули. А когда, вынув пулю, попытался высыпать порох, сомнений не осталось: старый, испытанный трюк, которым и он не раз пользовался в начале своей жандармской карьеры – стоило опустить патроны в кипяток на несколько минут, как сыпучий пороховой заряд превращался в твердую безобидную лепешку, и оружие, снаряженное такими патронами, можно было использовать разве что в качестве молотка, чтобы колоть орехи.

Проделав это, следовало зачистить или протравить кислотой темный ободок у основания пули, неизбежный после подобной процедуры, до блеска; но Деревянов или не знал этого, или понадеялся на незавидное состояние Кукольникова, которое должно было, по мнению поручика, ослабить бдительность бывшего жандарма; а возможно, что вероятнее всего, Деревянову было просто наплевать на ротмистра, которого он уже не принимал всерьез.

Запасных патронов к маузеру не оказалось – то ли граф прихватил с собой весь боезапас, то ли Деревянов постарался. Впрочем, Кукольников и выяснять это не стал, удостоверившись, что его заветный пистолет находится при нем и оружия никто не касался – тщательно обыскать ротмистра в бессознательном состоянии у Деревянова не хватило сообразительности.

Золото, добытое офицерами, хранилось вместе с золотом графа. Уходя, Воронцов-Вельяминов забрал только принадлежащую ему лично часть драгоценного металла, считая ниже своего достоинства воспользоваться чужим добром, пусть даже таких проходимцев и бандитов, как эти белогвардейцы. Теперь мешок с золотым песком и самородками прибрал к своим рукам Деревянов, пользуясь беспомощностью ротмистра, и припрятал его подальше, о чем, естественно, не спешил поставить в известность Кукольникова, который продолжал успешно играть роль тяжелораненого.

Это только забавляло бывшего жандарма: видимо, поручик полагал, что доля ротмистра как раз и составляет ту сумму, в которую оценил Деревянов спасенную ему жизнь.

Затаившись, Кукольников терпеливо выжидал. Он умел ждать.

Сегодня Деревянов отправился на охоту – продуктов, в основном вяленого мяса и сушеной рыбы, было мало. Похоже, отметил про себя Кукольников, поручик готовится покинуть золотоносный ручей: уже третий день Христоня приводит в порядок одежду и обувь…

Задумавшись, ротмистр не услышал шагов Деревянова; краем глаза он только успел заметить, как вскочил, словно подброшенный невидимой пружиной, Христоня, и поспешил навстречу поручику. Переложив на плечи вестового выпотрошенную, но не освежеванную тушу молодого оленя, Деревянов протер руки пучком травы, зачерпнул ковшиком воды из ручья и, не отрываясь, выпил до дна. Крякнув, пытливо посмотрел в сторону Кукольникова и, поколебавшись немного, размашисто зашагал вдоль ручья в сторону каменистой гряды.