Виталий Гладкий - Подозреваются в убийстве

– Подонок… Ах, какой подонок… Мразь… – Юрков протрезвел совершенно. – Ты! – он неожиданно перегнулся через стол и схватил главбуха за грудки.

Главбух ударил с левой, словно молотом; Юрков мотнул головой и вместе с табуретом завалился на пол; из носа хлынула кровь.

– Выбирай выражения, паршивец… – главбух поправил очки, поднялся и пошел к двери. – Извини, Варвара Петровна, погорячился. Ты тут с ними… поговори, пусть не блажит…

Ушел. Юрков ворочался на полу, размазывая кровь по паркету. Варвара сидела, как истукан, прижав кулаки к подбородку. Наконец он поднялся и пошел в ванную.

Возвратился Юрков бледный, робкий, растерянный. Басаргина все так же сидела, молчаливая и неподвижная.

– Кровь… – Юрков нашел тряпку и принялся подтирать пол.

Варвара дотронулась до его плеча и с трудом, запинаясь, проговорила:

– Оставь… Уходи… Потом… Я…

Юрков послушно кивнул и, виновато взглянув на нее, направился к выходу.

Варвара осталась одна. Помыла посуду, убрала со стола.

Подержала в руках бутылку с остатками коньяка, выплеснула в фужер, выпила. Неловко повернулась и смахнула фужер и бутылку на пол. Постояла, посмотрела на опрокинутый табурет, на осколки стекла, и, потушив свет, прошла в зал. Сняла со стены фотопортрет дочери в траурной рамке, долго всматривалась, беззвучно шевеля губами. Затем легла на диван, свернулась калачиком, прижала фотографию к груди.

Плач, тихий и безысходный, выметнулся через открытую форточку наружу и растворился в дыхании ночного города…

Майор Хмара, крутолобый, кряжистый, обычно немногословен. Но сегодня он явно в настроении и не скупится на слова – еще одно дело близится к завершению.

– …Механика хищений предельно проста: приемный пункт стеклопосуды в лице заведующего Ивакина – заводской склад стеклотары в лице кладовщицы Ежовой, который подчинен Басаргиной. Складывается впечатление, что они главные действующие лица. На самом деле им перепадали только крохи.

– Бой стеклопосуды во время транспортных погрузочно-разгрузочных операций и в процессе мойки. Мотивировка обстоятельств – неприспособленность складских помещений, отсутствие механизации, устарелое оборудование, брак стеклоформовки… – Калашников просматривает бумаги, которые предоставил в его распоряжение Хмара. – М-да… Сумма впечатляет… Неужели никто не замечал, не догадывался?

– На фоне заводского плана – это ничтожно малая величина. Тем более, что тарный цех все время числился передовым, и не только на заводе. Все было рассчитано правильно: процент боя на плановые показатели, от которых зависит премия, сколь-нибудь заметно не влиял. Поэтому особо и не приглядывались к этим актам, благо их прикрывала широкая спина главбуха Кошкарева, который был на дружеской ноге с Осташным. Если кто и догадывался, то помалкивал: ссориться с ними – значит потерять теплое местечко. Это видно на примере Рябцева, который, уверен, знал, а не просто догадывался о махинациях. Да и не только Рябцев: для многих завод служит кормушкой. Вот данные за последние полгода. Ты посмотри, Виктор Емельянович, сколько задержано на проходной при попытке вынести ликеро-водочные изделия, а то и спирт. Но это только за время наших рейдов. А так – все шито-крыто. И даже никаких недостач не наблюдается – технологические фокусы на грани фантастики. Несунам приволье. Им глубоко плевать на грозные приказы Осташного – поругают немного, покаются слезно для виду, на том все и заканчивается. К уголовной ответственности не привлекут – зачем выносить сор из избы? С работы не выгонят – свои, надежные, проверенные, да и производство специфическое, не каждый пойдет. Вот так и крутится все о незапамятных времен, словно хорошо смазанный механизм.

"Да, деньги немалые… – размышлял Калашников после ухода старшего инспектора ОБХСС. – Деньги…"

Откуда-то из закоулков памяти всплыл рассказ Чокина о необычном пожертвовании Мальцевскому детдому. Там тоже деньги… Калашникову вдруг стало душно. Он распустил узел галстука, вскочил: ах, какую промашку дал, не сообразил вовремя! Что если…

Через три часа Калашников сидел в кабинете директора детдома Доленко.

– …Ну я, понятное дело, сразу позвонил в райотдел милиции, – Доленко, круглолицый и добродушный с виду, поминутно тер носовым платком потное лицо – в кабинете было жарко. – Вот и все…

– Кто принес ящик в детдом?

– Если бы мы знали…

– Я могу побеседовать с ребятами, дежурившими в тот день?

– Конечно, чего же… Сейчас их позовут.

Слава Кострюков и Игорь Сверчевский, чистенькие и подтянутые, смахивали на близнецов: оба рыжие, курносые, быстроглазые и веснушчатые. Только Игорь слегка картавил.

– Такая стаг'енькая бабушка, г'остом, как Слава, – кивнул на друга Игорь. – В платочке.

– Она еще семечками нас угостила и две маленькие шоколадки дала, – наконец вступил в разговор и более стеснительный Слава.

– А меня по голове погладила, – с гордостью показал на свои рыжие вихры Игорь.

– Мальчики, а вы случаем не заметили, – бабушка была одна или кто еще поблизости находился?

– Одна, одна! – наперебой ответили ребята.

"А ведь ящичек был увесист, – подумал Калашников. – От шоссе до ворот детдома почти четыре километра. Неужели у старушки хватило сил тащить такую тяжесть? Не похоже…"

– А машины поблизости никакой не было?

– Нет, – подумав, ответил Слава.

– Я слышал… – начал было Игорь и умолк.

– Что ты слышал?

– Шум мотог'а. За поворотом…

Калашников попросил водителя притормозить. Вылез из кабины, прошелся по дороге, перескочил кювет и неторопливо зашагал к березам, за которыми просматривался детдом. Вполне вероятно, что машина могла дожидаться старушку здесь: до детдома метров двести, наблюдателя скрывает березняк, а в просветы между стволами хорошо видны ворота.

Калашников с нетерпением ждал заключения эксперта-графолога, которому он отдал на исследование фанерную крышку ящика и записку. И когда следователь получил его, то был глубоко разочарован: еще одна версия, наиболее подходящая, как ему казалось, дала глубокую трещину. Предположения Калашникова оказались несостоятельными. Единственным утешением было то, что записка написана левой рукой, видимо, в целях маскировки почерка, и наблюдаются элементы зеркальности с образцами письма, которое следователь дал графологу для сравнения. Про запись на крышке, которая была выполнена печатными буквами, и говорить не приходилось – идентифицировать ее оказалось невозможно. Поэтому выводы эксперта были осторожны.

"Неужели ошибся? Зашел в тупик… Вроде и результаты налицо, а главную задачу – куда девалась Басаргина? – не решил. Нет, нужно этот вариант проверить до конца! Времени в обрез, но что прикажешь делать? Проверить, чтобы потом не сомневаться"…