Джео Лондон - Бандиты Чикаго

- Не был ли он пьян? - спросил ее коронер Бэйндзен, хорошо знавший свою "сухую" Америку.

- Он выпил, но очень мало, - возразила, нисколько не стесняясь, несчастная вдова.

- А что он сказал вам?

- Ничего, он отправился спать. В половине одиннадцатого сегодня утром опять позвонил к нам какой-то незнакомец, отказавшийся назвать себя и спросивший, как поживает мой муж. Так как последний еще спал, я нарочно ответила, что он ушел по делам. "Ушел?" - изумился незнакомец. - "Вы смеетесь надо мною, миссис?" Он сразу же повесил трубку телефона. Спустя 20 минут мой муж проснулся. Он разразился стонами и жаловался, что ему дурно. Я бросилась к нему, чтобы узнать в чем дело. Он взглянул на меня, пытаясь что-то сказать, но вдруг стал биться в конвульсиях. Он еще раз взглянул на меня, а затем его глаза стали неподвижными... Он умер.

Едва миссис Джойс, все время находившаяся на грани обморока, успела закончить рассказ о трагической гибели мужа, как в салон вошли ее сестра, мать, брат ее покойного супруга и ближайшие друзья. Перед моими глазами разыгралась душераздирающая сцена. Вид матери, горько оплакивающей своего сына, одинаково трагичен как в Париже, так и в Чикаго.

Но вот один из полицейских офицеров, все время стоявший у дверей, чтобы не допустить в дом посторонних (доктор Бэйндзен распорядился впускать только родных и друзей покойного), подошел ко мне и тихим голосом заявил, что пришел субъект, который сыграет в этот печальный день весьма важную роль. Доктор Бэйндзен советует мне не прозевать интересного "типа". Это был человек с исполинской фигурой и огромным животом, телосложение которого напоминало шкаф. Мне назвали имя и профессию его: мистер Скелт, друг и наперсник покойного сенатора Джойса, владелец похоронного бюро. Последнее находится на Нортс-Стэйт-стрит и обставлено весьма богато; в нем имеется специальное помещение для трупов и частная секционная камера, где уважаемый доктор Бэйндзен сумеет немедленно же приступить к вскрытию трупа сенатора.

Наклонившись к уху коронера доктора Бэйндзена, мистер Скелт напомнил ему, что "он, доктор, сумеет воспользоваться всеми преимуществами великолепно обставленного предприятия и сумеет немедленно приступить к вскрытию в комфортабельных условиях".

Обеспечив таким образом свои интересы бизнесмена - у американца это на первом плане, - мистер Скелт вспомнил о безутешной вдове. Он наклонился к ней своей мощной фигурой и залился слезами, крича:

- Ах, бедный дорогой Джойс, как я огорчен! Я потрясен!.. Я глубоко огорчен!.. Это был добрый друг.

- Мистер Скелт, - ответила ему миссис Джойс, - вы хорошо знали моего мужа и, если вы можете мне сказать, как он умер, я буду вам весьма благодарна.

Мистер Скелт незаметно удалился и, спустя 10 минут, появился снова, чтобы поместить в похоронный автомобиль тело своего друга, сенатора Джона Джойса.

Десять минут спустя - ох, этот американский темп! - труп сенатора Джойса уже лежал разрезанным на несколько частей в частной секционной камере мистера Скелта. Эксперт-химик уже готовился принять из рук доктора Бэйндзена внутренности человека, который вчера еще был полон молодости, здоровья и жизнерадостности.

Но довольно об этом! Я брезгливо отворачиваюсь от невеселой картины и открываю дверь боковой комнаты, чтобы присесть и отдохнуть там. И... о, ужас. Это комната для покойников.

В художественно отделанном белым сатином гробу лежит маленький старичок. Сразу видно, что этот покойник никогда не соприкасался с гангстерами Чикаго. Глаза сухощавого старичка выражали тихое умиление, а на рту его играла нежная улыбка. Несомненно, этот маленький старенький мирный горожанин умер обычной смертью, "красивой" смертью... в этом городе, где так часто умирают ужасной смертью.

Вошел мистер Скелт с толстой сигарой в зубах. Сердечный янки невозмутимо спросил меня:

- Скажите, старина, быть может вы голодны? В моем предприятии имеется также аптека, где можно найти хороший бутерброд.

Я знал, что во многих аптеках в Америке можно купить напитки и закуски, но я не испытывал голода. Я зашел в аптеку лишь для того, чтобы прийти немного в себя от пережитых сцен.

Несколько дней спустя эксперты пришли к заключению, что сенатор умер от отравления. Все его родные и друзья были убеждены в том, что он стал жертвой мести со стороны гангстеров, подобно Джеку Линглу, репортеру "Чикаго Трибюн".

Однако темная история Джека Лингла совершенно другого характера, чем история молодого сенатора штата Иллинойс.

- Разве не смешно, когда человек покидает веселый Париж для того, чтобы заняться изучением нравов чикагских гангстеров?! Вам ведь хорошо известно, что они не особенно любят, когда вмешиваются в их дела. Вы своим глазам видели, как они расправились с сенатором Джойсом, видным политическим деятелем, виновным только в том, что он хотел заявить о вмешательстве гангстеров в выборную борьбу.

- Но журналист не из робких...

- Знайте, что журналисты могут стать жертвами мести бандитов скорее, чем парламентарии... Хотите, я могу проиллюстрировать это фактами. 9-го июня 1930 года Джек Лингл, репортер газеты "Чикаго Трибюн", был убит среди бела дня в центре города, по дороге от Рандольф-стрит к подземному пригородному вокзалу. Злоумышленник, стрелявший из револьвера, бесследно исчез. До сих пор он не разыскан.

Мой собеседник многозначительно посмотрел на меня и продолжал:

- Юлиус Розенгейм, временами доставлявший газете "Чикаго Дэйли Ньюс" информацию о гангстерах, тоже был расстрелян ими на улице. Наконец, всего несколько дней тому назад мистер Лиленд Риз, репортер той же "Чикаго Дэйли Ньюс", избег смерти только благодаря чуду. Бандиты и до этого многократно покушались на жизнь Риза, но безуспешно, так как он никогда не показывался на улицах без охраны из двух вооруженных детективов. На этот раз бандиты, сидевшие в автомобиле, выследили автомобиль Лиленда Риза и направили на него свою машину. Произошло столкновение, явно спровоцированный несчастный случай, во время которого пострадало три человека. Сам Риз получил ушибы головы, левой руки и спины, а у двух его телохранителей сильно пострадали бока.

Печальная хроника, не правда ли? Но на меня она не произвела должного впечатления и не запугала меня. Дело в том, что из трех журналистов, о злополучных похождениях которых рассказал мне мой пессимистический собеседник, только один заслуживает этого звания, а именно - Лиленд Риз. Юлиус Розенгейм не может считаться журналистом, ибо он жил в мире гангстеров и изменил им. Что касается Джека Лингла, то теперь всему миру известно, что он был посредником между худшими бандитами и деморализованной частью полиции. Итак, он ни в коем случае не заслуживает звания журналиста.