Кен Бруен - Стражи

Один философ, Ларошфуко, писал, что смерть напоминает солнце. Никто не может смотреть на нее в упор. Я много копался в книгах о смерти:

Шервин Наланд — «Как мы умираем».

Берт Кейзер — «Танцы с миссис С».

Томас Линч — «Похороны».

Не знаю, что я там искал:

ответы

утешение

понимание?

Но ничего не нашел.

Внутри меня образовалась рана, которая до сих пор не заживает. После похорон священник сказал:

— Боль пройдет.

Мне захотелось заорать: «Да пошел ты, я не хочу, чтобы она проходила. Я хочу, чтобы она терзала меня, чтобы я не мог забыть!»

Мой отец был потрясающим человеком. С детских лет помню, как он вдруг сдвинет всю мебель в кухне, столы, стулья, к стенке. Потом подаст руку маме, и они начнут танцевать по кухне. Она задыхалась от смеха и кричала: «Вот как мы умеем!»

Что бы ни случалось, он говорил: «Пока ты можешь танцевать, дела идут неплохо».

Я никогда не танцую.

Я сходил на могилу погибшей девушки. Ее похоронили на кладбище в Рахуне. Там же, где лежит любовник Норы Барнакл.

Не могу объяснить, почему мне захотелось начать отсюда. Могила моего отца находится на небольшом холмике. Я был в слишком растрепанных чувствах, чтобы заглянуть к нему и поздороваться. Бывают дни, когда я так остро ощущаю эту потерю, что даже не могу поздороваться.

Могила Сары Хендерсон оказалась у восточной стены. Одно из немногих мест на кладбище, куда заглядывает солнце. Кустарный, временный крест с надписью:

И все.

Я сказал:

— Сара, я сделаю, что смогу.

У ворот я нашел платный телефон и позвонил Кэти Б. Она сняла трубку на девятом гудке:

— Чего?

— Кэти, какие дивные манеры!

— Джек?

— Ну да.

— Как ты?

— На кладбище.

— Хорошо, что не в могиле.

— Поработать можешь?

— Разумеется, есть-то надо.

Я рассказал ей про Сару, сообщил все подробности и добавил:

— Поговори с ее школьными подружками, приятелем…

— Не учи ученого.

— Извини.

— Так и быть. Позвоню через несколько дней.

Клик.

Примерно год назад я шел домой вдоль канала. Было довольно поздно. Здесь постоянно что-то происходит после полуночи, такое уж место. Полно пьяниц, наркоманов, борцов за чистоту окружающей среды, уток и просто психов. Я как раз подхожу для такой компании.

Какой-то приезжий предложил мне купить у него пальто, но в остальном все было тихо-спокойно. Уже в конце канала я заметил девушку, стоящую на коленях перед мужчиной. Сначала я подумал, что она делает ему минет. Но потом заметил, как он поднял руку и ударил ее по голове. Я подошел сзади и засадил ему локтем под ребра.

Он упал на перила. Лицо девушки было в ссадинах, одна щека уже начала синеть. Я помог ей подняться.

— Он меня убьет, — сказала она.

Я снова поддал ему локтем, и он хрюкнул.

— Не думаю, — заметил я. Потом спросил: — Идти можешь?

— Попробую.

Я схватил мужика за рубашку,

вверх

раз

два —

и через перила.

Пусть его собственный вес утащит его на дно.

Когда я открывал дверь в квартиру, до нас доносились крики и вой из канала. Она сказала:

— Наверное, он умеет плавать.

— И что из этого?

— Да ничего.

Я сотворил горячий виски в двух высоких стаканах:

тонны сахара

гвоздика

галлон виски.

Дал ей один стакан и велел:

— Пей залпом.

Она послушалась.

Я поставил «Одинокую звезду», начав с «Удивленных».

Она спросила:

— Это «Кантри и вестерн»?

— Точно.

— Дрянь.

— Ты пей, скоро тебе будет безразлично.

Я внимательно присмотрелся к ней. Торчащие волосы, проколотая бровь, тонна черной туши на ресницах. Под всем этим пряталась хорошенькая девушка. Ей могло быть и шестнадцать, и тридцать шесть. Говорила она с лондонским акцентом, немного с примесью провинциального ирландского.

Неудивительно, что она мне понравилась.

На левой руке множество серебряных браслетов. Но им все же не удавалось скрыть старые следы. Я сказал:

— Ты наркоманила.

— Ты что, добрый дядюшка Билл?

— Был когда-то.

— В смысле?

— Был полицейским.

— Мама родная!

Так я познакомился с Кэтрин Беллинггем. Ее занесло в Голуэй вместе с рок-группой. Группа развалилась, а она осталась тут.

— Я пою, — сообщила она.

И без всякого предупреждения запела «Трою». Непростая задача, если нет аккомпанемента. Я никогда не был слишком большим поклонником О'Коннора, но, слушая ее, я изменил мнение.

В ее исполнении это было изумительно. Я так поразился, что поднял стакан и посмотрел на жидкость в нем на свет.

— Здорово, ничего не скажешь.

Она тут же запела «Сердце женщины».

Да, придется пересмотреть свое мнение и о Мэри Блэк.

Такое впечатление, что я слышал эти песни впервые. Когда она замолчала, я сказал:

— Черт, ты здорово поешь.

— Правда, без дураков?

Я налил еще виски и предложил:

— Давай выпьем за красоту.

Она не притронулась к стакану и сказала:

— Я никогда не пела следующей песни, но я так напилась… — И она запела «Нет женщины, нет слез».

Я — алкоголик. У меня часто бывает такое настроение. Но, слушая ее, я пожалел, что у меня нет колумбийского виски — оно покрепче. С другой стороны, мне стало казаться, что я уже выпил.

Кэти допела до конца и сказала:

— Все, концерт окончен.

Я брякнул не подумав:

— Только тот поет таким чистым голосом, кто живет в настоящем аду.

Она кивнула:

— Кафка.

— Что?

— Это он сказал.

— Ты его знаешь?

— Я знаю ад.

В Ирландии говорят: «Если нужна помощь, иди в полицию; если не нужна помощь, тоже иди в полицию».

Я сходил.

После увольнения я каждые несколько месяцев получаю письмо следующего содержания.

В соответствии с условиями Вашего увольнения Вы обязаны вернуть все принадлежащее государству имущество и оборудование (см. статью 59347А Инструкции по обмундированию и оборудованию).

Мы выяснили, что Вы не вернули предмет 8234 — шинель.

Надеемся на скорейшее возвращение данного предмета.

С уважением,

Б. Финнертон.

Я смял последнее письмо и швырнул его в мусорную корзину через комнату. Промахнулся. Пока я упаковывался в предмет 8234, на улице хлестал дождь.

Предмет подходил мне идеально.

Единственная ниточка, связывавшая меня с моей несостоявшейся карьерой.

Вернуть его? Да пусть застрелятся.

Кленси из Роскоммона, мой бывший коллега, сильно вырос по службе. Я стоял у полицейского участка и думал, будет ли он рад мне.

Глубоко вздохнул и вошел. Полицейский, лет двадцати от роду, спросил: