Рид Коулмен - Хождение по квадрату

— Патрик увидел тебя?

— Да. — Дуби наклонил голову. — Наши глаза типа встретились, и я почувствовал себя подлецом. Я ничего никому не сказал об этом, ничего, даже когда сюда пришли полицейские.

Я пожал Дуби руку. Я поблагодарил его и сказал, что уважаю его за то, что он сохранил в тайне ритуал Патрика. Перед уходом я посоветовал ему закрывать входную дверь, мало ли кто может подглядывать или вдруг войдет.

Первоначально я собирался найти всех соседей Патрика, но теперь этот план потерял смысл.

Воспоминания Дуби, сидящего в конопляном дыму, вдохнули жизнь в образ Патрика Малоуни. Он перестал быть для меня абстракцией, приобрел человеческие черты, стал человеком страдающим, чудным, со своими секретами. Дуби дал мне более сильный стимул, чем Фрэнсис Малоуни с его кнутом и пряником. Я найду Патрика, я, и никто больше, и не важно, сколько времени у меня на это уйдет.

Когда я выходил из общежития, меня окликнул охранник. Я проигнорировал его — в наказание за неискренность в рассказе о соседях Патрика. Один философ однажды сказал: быть — значит быть замеченным. Надеюсь, бывший коп придет однажды к такому же заключению.

Направляясь к студенческому центру, я обдумывал две возможности: найти офис студенческого самоуправления или попытаться отыскать студенческую поликлинику. Поскольку факт причастности Патрика к студенческому совету был для меня очевиден, а об его обращении к докторам по поводу его, так сказать, ритуалов мне ничего не было известно, я выбрал первый вариант.

Дверь в здание, где находился офис студенческого самоуправления, была открыта настежь. Здесь меня тоже встретила музыка. На этот раз Джонни Митчелл звучал не слишком громко, не угрожая временной потерей слуха. Я грустно улыбнулся. Мне никогда раньше не приходило в голову, что чем старше мы становимся, тем реже наша жизнь сопровождается музыкой. Я вспомнил, что в доме моих родителей музыка звучала всего час во время «музыкального шоу» по субботам. Даже мне новости по радио начали заменять музыку и стали моей звуковой дорожкой.

В офисе длинноногая девушка в ковбойских сапогах и белых брюках танцевала с папкой в обнимку. У нее были прямые плечи, водопад кудрявых каштановых волос и профиль с невероятно высокими скулами. Я застыл на несколько секунд, наблюдая за движениями ее губ, когда она вдохновенно произносила под музыку слова вновь обретенной любви. Я вспомнил недавнее признание Дуби о его болезненном любопытстве и постучал костяшками пальцев в дверь.

Она повернулась ко мне с улыбкой, без намека на смущение на бледном личике, словно сошедшем с миниатюры Викторианской эпохи. Ее звали Мария. Я не похожа на Марию, сказала она. Мы пришли к мнению, что скорее уж я похож на итальянца, но не она. В конце концов она спросила, чего я хочу. Имя Патрика Малоуни согнало улыбку с ее лица и отбило охоту слушать Джонни Митчелла.

Да, она его знала. Нет, он ей не нравился. Он выполнял свою работу в совете, но без энтузиазма. Притворщик, потребитель.

Я сказал, что у меня сложилось совсем другое впечатление о нем.

— Конечно, — сказала Мария, — но… — Она замолчала и покраснела.

Я настаивал.

— Но что?

— Меня просто тошнит от всей этой ерунды в газетах, — прошипела она со злостью.

— У вас был роман?

— Роман? Нет. Он никогда не предложил бы мне встречаться, а я никогда бы не согласилась.

— Почему? — удивился я.

— Что почему? Почему не предложил бы или почему я не согласилась бы?

— Выбирайте сами.

— Он бы не предложил, потому что я слишком красивая, — сказала она без тени смущения.

— А если бы попросил…

— Я думаю, он был противный даже до того… — Она снова замолчала. — Он просто был странный, вот и все.

— До чего? Послушайте, Мария, — сказал я, показав ей свой жетон. — Я не пресс-атташе этого парня. Я хочу его найти, а не номинировать на звание святого. Если он подонок, то подонок. Не мне судить. Если у вас есть на него что-нибудь гадкое, выкладывайте.

— Не мне судить… — Она подошла к столу и что-то написала на розовом листочке. — Вот, — сказала она, пойдите поговорите с ней.

Я взял бумажку.

— Извините, Мария, я не хотел вас расстроить. Но вы тоже вывели меня из равновесия. Никто прежде не говорил, что я похож на итальянца.

Она едва заметно улыбнулась. Идя назад по коридору, я надеялся услышать голос Джонни Митчелла, но все было тихо.

Адрес, который дала Мария, находился за пределами университетского городка, довольно далеко от него. Я подумал, не поискать ли мне студенческую поликлинику, но теперь сомнений было еще больше, чем после визита к Дуби. Даже если бы я нашел кого-нибудь из чиновников, способных ответить на мои вопросы, я не знал, о чем именно спрашивать. Несомненно, Патрик Малоуни не был обычным человеком, он являл собой сложную фигуру. Хорошо нашим фотоизображениям — ни тебе причуд, ни странностей, ни врагов.

Расположенный южнее Глен-Коув, Бруквилл оставался частью «Золотого берега» Лонг-Айленда. Он перестал быть прибежищем неприлично богатых людей, хотя нельзя сказать, что мэрия планирует выстроить здесь стоянку для домиков на колесах Вы вряд ли назвали бы любой из домов, разбросанных вдоль шоссе № 107, поместьями в полном смысле этого слова. Да, они были больше бруклинских, но годились разве что для хранения «боинга-737».

Дом Нэнси Ластиг — ее имя и этот адрес дала мне Мария — поражал воображение. Он был построен в колониальном стиле из красного кирпича и стоял в конце замощенной булыжником въездной дороги. На фоне заснеженного пейзажа он казался сошедшим из рекламного клипа рождественского пива. Я припарковал машину рядом с красным «порше», видимо, автомобилем садовника.

Ковыляя по ступеням крыльца, я увидел пару глаз за стеклянной входной дверью. Кто-то наблюдал за моими усилиями, которые напоминали выход клоуна на арену цирка.

Потом дверь резко отворилась, и на площадку выскочила маленькая коренастая девушка, одетая во все лучшее, что предлагает каталог Л.-Л. Бина, и подхватила меня под локоть, помогая подняться.

— Спасибо, — поблагодарил я, когда она впускала меня в дом.

— Вы полицейский? — спросила она.

— Вам позвонила Мария? — предположил я. — Вы Нэнси Ластиг?

— Совершенно верно. А вы?..

Мы пожали друг другу руки, и я представился. Она взяла мой плащ, указала, куда поставить мокрые ботинки, провела в смежную комнату, извинилась и ушла на кухню, сказав, что кипит чайник.

Неожиданно для меня комната оказалась мало похожей на музей и уютной: несколько кожаных диванов, покрытых вязаными накидками, огонь в камине, на стене семейные фотографии, а на грубо обтесанной каминной полке — снимки самой Нэнси от рождения до бар-мицвы, притом даже на самой лучшей девушка выглядела невзрачной. Нэнси не была пупсиком и в грудничковом возрасте.