Владимир Гоник - Правый поворот запрещён

В холле в конторке вахтера уже горел свет. Услышав приближающиеся шаги, вахтер поднялся со стула.

- Елена Павловна?! Что это вы?! - посмотрел на электрочасы на стене.

- Необходимо было, - ответила, все еще вслушиваясь в ночную тишину заполнившую здание.

- Разве входная дверь была незаперта? - спросил он.

- Да нет, я своими ключами... Анатолий Филиппович, мимо вас никто не проходил? Вы ничего такого не заметили?

- Нет, Елена Павловна... А что?

- Да так... Мне показалось...

- Я, правда, отлучался минут на пятнадцать, последний обход делал.

- Спокойной ночи, Анатолий Филиппович. Заприте за мной...

Идя домой, она пыталась снова все сложить, сопоставить. В одном была уверена: не мираж ей привиделся. Она узнала того человека. И почти поняла, за чем он приходил. Но как проник? Входная дверь с улицы заперта. Кто впустил? Чтоб попасть из приемной через кабинет в лабораторию надо отключить сигнализацию... А это можно сделать лишь отперев дверцу ниши, где тумблер... Вахтера не оказалось на месте... Вахтер Сердюк? Что она знает о нем? Работает здесь четыре года. Никогда к нему никаких претензий. На работу его принимал сам Яловский, даже не принимал, а как бы устраивал...

"Это - то, что я знаю о нем, - подумала Елена Павловна. - А чего не знаю?.."

Вернувшись домой, она по привычке нажала кнопку автоответчика. После короткого шуршания раздался голос: "Елена Павловна, это Яловский. Куда это вы запропастились на ночь глядя? Я дважды звонил вам. Когда бы вы не пришли, позвоните мне". Она взглянула на часы, было без четверти час, но без колебаний набрала номер Яловского.

- Простите, что так поздно, Альберт Андреевич, но вы просили позвонить. Что так срочно? Я убегала в институт, необходимо было.

- Мы едем не завтра, а послезавтра. Не было билетов. Можно ехать другим поездом, но тогда в Польше пересадка. Я решил, что прямым лучше.

- А есть ли гарантия, что послезавтра будут билеты?

- Да. Мне начальник поезда твердо пообещал.

- Но на работу я завтра не выйду. Есть кое-какие дела личного свойства.

- Хорошо. Спокойной ночи...

Она медленно опускала трубку, думая, правильно ли сделала, что ничего не рассказала Яловскому о ночном происшествии. И решила, что так лучше, успеет, надо сперва во всем самой разобраться, когда вернется из Германии.

4

У Сергея Назаркевича гаража не было. Машину свою - красные "Жигули 2103" он держал за домом, где жил, в проеме между двумя металлическими гаражами соседей - шофера из таксопарка и старика - инвалида войны.

Было воскресенье. Жарко. Вытоптанную площадку покрывала тень от высокого старого платана. Ветерок смел потемневшие опавшие со "свечек" лепестки в кучки к полуобвалившемуся деревянному забору, за которым лежал большой пустырь.

Дверь в металлическую коробку гаража, где стоял старенький "Москвич" таксиста, распахнута, в сумеречной глубине виднелись стеллажи с аккуратно разложенными инструментами, шлангами, баночками, бутылями; сбоку стоял стол с большими тисками, в углу компрессор.

Юрий Лагойда, обнаженный по пояс, в латаных джинсах и стоптанных кедах оглядывал весь этот разумный порядок завистливо, словно хозяин металлической коробки был виноват перед Лагойдой за бардак, царивший в его добротном, кирпичном, на две машины боксе. В нужный момент Лагойда не мог отыскать торцовый ключ или баночку с графитовым порошком.

- Ну, мужики, думайте быстрее, что еще понадобится, - сказал таксист. - Мне ехать нужно, жинка на барахолку собралась.

- Тебе что-нибудь еще, Коля? - спросил Лагойда у Вячина.

- На всякий случай большой газовый ключ и солидола, - ответил Вячин. Он тоже был обнажен по пояс, в старых синих вьетнамских брюках, и сидел на снятом колесе, разглядывая истершуюся тормозную колодку.

- Сосед, немножко тонкой шкурки и грунтовки, - попросил Назаркевич...

В это воскресенье они собрались привести в порядок машину Назаркевича. Вячин - ходовую часть, Лагойда - барахливший замок зажигания, а сам хозяин - зашкурить и загрунтовать кромки крыльев, где появились пятна ржавчины...

Каждый делал свое дело почти молча, иногда перебрасывались фразой-другой. К двум часам дня решили передохнуть, от обеда, предложенного Сергеем Назаркевичем, отказались; но сбегав домой, он все же принес термос с кофе, большие чашки и бутерброды с колбасой и сыром. Перекусив, сели покурить.

- Ты хотя бы поставил противоугонное, - сказал Вячин. - Держишь машину в этом закутке и спишь спокойно? - спросил он Назаркевича.

- А какой выход? До платной стоянки час добираться двумя трамваями.

- У тебя же и правая передняя дверца не запирается, - сказал Лагойда. - Замок надо менять, а зубчатка "съедена".

- Заработаю в кооперативе - куплю "девятку", - засмеялся Назаркевич.

- Таких умников много, - сказал Лагойда. - Знаешь, сколько сейчас "девятка" тянет? Да попробуй еще найди!

- Серега, у тебя, кажется, была пишущая машинка с латинским шрифтом? - спросил Вячин у Назаркевича.

- Есть. Наташа иногда пользуется, когда печатает диссертации медикам. А что нужно печатать?

- Два деловых письма по-польски, - сказал Вячин. - Еду в Польшу, в Жешув.

- За каким чертом, - спросил Лагойда.

- Меня разыскали поляки-мебельщики. Им понравилась наша фурнитура. Прислали приглашение. Может наладим экспорт для них, и они нам чего-нибудь. В общем потолковать надо, проспект им показать.

- Приходи, Наташа напечатает, - сказал Назаркевич. - В Общий рынок вступить хочешь?

- На советском пещерном уровне, - сказал Вячин. - Слушай, Кубракова уже приехала?

- Нет еще... Выбрось из головы, не станет она с тобой даже говорить о лаке. Для нее это - табу.

- Ладно, черт с нею... Ну что, пошли работать? - встал Вячин.

- Сейчас бы вздремнуть после такого кофе, - лениво поднимаясь, сказал Лагойда...

5

В Веймаре Кубракова и Яловский пробыли четыре дня. Теперь - снова в Берлин, сутки там и - домой. Уезжать из Веймара в Берлин в воскресенье трудно: полно народу, в основном берлинцы, выбравшиеся с пятницы отдохнуть в провинции и к понедельнику возвращавшиеся домой. Зная это, Яловский решил, что отправятся они с Кубраковой в Эрфурт, на конечную станцию, там проще сесть. Так и сделали. Когда в Эрфурте вошли в вагон, нашлось даже свободное купе. Снова миновали Веймар и - дальше. Поезд был забит людьми с рюкзаками и дорожными сумками, стояли дети в проходах. Яловский купил в поездном буфете две маленькие банки пива и боквурсты [сосиски], намазанные сладковатой горчицей. От пива Кубракова отказалась, жевала боквурст, а Яловский, как все тут, пил из банки.

Допив, он вышел в тамбур покурить. Когда вернулся, в купе было полутемно, кто-то задернул шторки на остекленной двери, чтобы из коридора не падал свет. Осторожно, боясь потревожить людей, уселся между Кубраковой и пожилой похрапывающей немкой, плотно уперся затылком в спинку сиденья и смежил веки. Спать не хотелось, но так легче думалось.