Троицкая Ольга - Порочная королева

— Кара! — рявкнул Владимир Петрович.

Крик на мощных крыльях гнева, владеющего мужчиной, пронесся далеко, однако навстречу ему не прошелестел даже слабый отклик. По резной охровой лестнице Владимир Петрович поднялся на второй этаж и снова проревел:

— Кара! Черт тебя подери!

Он стремительно вошел в крайнюю комнату, как гримерка актера, оклеенную плакатами. За столом сидел прыщавый подросток. Черными наушниками, как волшебной стеной, парень отгородился от реальной жизни, самозабвенно погрузился в пучину визжащих, громыхающих, мяукающих звуков. Он дергал головой в такт слышной только ему музыке и одновременно малевал в тетради по математике что-то, сильно напоминающее обнаженное женское тело.

— Ну ты, Македонский! — разозленный безразличием мальчишки, Владимир Петрович наугад ткнул одну из кнопок магнитофона.

Парень только после этого заметил отца. Немного смущенный, он отключил музыкальный центр, стянул с головы наушники и ловко положил на рисунок, выполненный в стиле хулиганских скетчей Феллини, учебник алгебры. Воровские движения сына еще больше разозлили Владимира Петровича.

— Это ты так занимаешься, придурок?! Вчера опять полночи видик смотрел. Я его расколю.

Понял? Если меня еще хоть раз вызовут в вашу сраную школу, не обрадуешься. Вот детки! Одну горло оборвешь — не дозовешься. Другой тоже весь в делах по самое некуда. Ученичок!..

Подросток передернул тощими плечами и сказал с ленцой:

— Сестра в соседней комнате.

Владимир Петрович сапнул и покраснел еще больше, сразу вспомнив, зачем, собственно, вломился в «детскую». Мужчина резко развернулся, а подросток за его спиной опять развалился в кресле, царским жестом оттолкнул в сторону скучную алгебру и потянулся за наушниками.

"Старикан сердится", — подмигнул он оценивающе глядящему на него с плаката атласно-черному Майку Тайсону.

В коридоре Владимир Петрович расслышал реплику сопляка. Кровь ударила ему в голову, лицо приняло свирепое выражение… Но тут из-за соседней двери донесся насмешливый голос дочери. Мужчина мгновенно забыл о сыне. Негодяйка трепалась по мобильнику и, как обычно, делала вид, что не слышит вопли отца. Когда Владимир Петрович сердился, он всегда называл дочь первой частью имени — Кара. Дети и вправду — его наказание, домашние мучители, которых с младенчества перекормили птичьим молоком, заласкали, преступно избаловали, и те вообразили, что им позволено все. Идиотское имя Карина дал девчонке дед, цыган по крови. Владимир Петрович (он-то привык считаться со старшими) тогда не посмел спорить. А надо было попросить тестя придумать что-нибудь, пусть такое же идиотское, но доброе: Злата, например, Любомира или, на худой конец, Забава. Впрочем, нет. «Забав» у него из-за паршивки и так по горло.

Владимир Петрович рывком открыл дверь.

Карина в позе царицы Клеопатры возлежала обутая на белом велюровом диване.

— Приезжай, — девушка скосила глаза на появившегося отца, и на секунду ее лицо испортила гримаса легкого недовольства. — Жду! Пока.

Кара отложила мобильник и медленно встала. Юная, свежая, очень красивая. Черные волнистые волосы струятся почти до пояса. Небольшие, но очень живые агатовые глаза светятся умом. Красный халатик не скрывает прелести стройной фигурки. На смуглых руках тускло блестят золотые браслеты и кольца. Не девушка из российской глубинки, а кукла Барби. Ну какого рожна ей еще надо?! Одета, накормлена, пристроена в дорогой вуз.

— Кара, нам надо поговорить.

Механически Владимир Петрович отметил, что его голос уже не звучит так зло и уверенно, как минуту назад. Дочь смотрела на отца спокойно и, кажется… Да… Точно! Немного презрительно. Ее невозмутимость всегда действовала ему на нервы. Владимир Петрович плюхнулся в слишком мягкое, а потому неудобное кресло. Дочь снова опустилась на диван, вытянула во всю длину красивые ноги, словно собралась позировать для какого-нибудь дурно пахнущего журнальчика.

— Я, кажется, неоднократно просил тебя не встречаться с этим… — Владимир Петрович с трудом проглотил матюк и выдавил:

—..ублюдком.

Дочь покраснела так же, как отец, но голос ее оставался ровным и мирным:

— Я помню.

— Тогда почему, черт тебя дери, опять с ним крутишься?

— Я помню, что ты просил меня не встречаться с Олегом, но не помню, чтобы обещала порвать с ним.

Владимир Петрович подскочил и пробежался по комнате, грузный, красный, злой.

— Он лентяй и оборванец — худший вариант.

Ты купилась на его смазливую рожу. А что у придурка есть кроме? Я тебя спрашиваю?!

— Я люблю его.

Владимир Петрович нервно захохотал. Он даже слегка прослезился. Вытер глаза широкой ладонью.

— А он любит мои деньги. И вот когда сволочь сделает тебе ребенка, ты растолстеешь, как твоя мать, парень станет гулять направо и налево. И сядет мне, — мужчина с силой ударил себя по загривку. — Мне! На шею!

— Не беспокойся, отец, мы не собираемся спешить с ребенком и садиться тебе на шею — тоже.

— Рассказывай! Я запрещаю!.. Слышишь?

Запрещаю ему тут показываться. Еще раз увижу — с лестницы спущу!

— Мы возьмемся за руки и полетим вместе.

Владимир Петрович заревел, как раненый зверь, и бросился из комнаты. Со скоростью снаряда влетел на кухню. Хозяйка, располневшая, но еще красивая женщина, помешивала что-то пахучее на сковородке и посматривала на телевизор, на экране которого весьма сексапильная пара целовалась взасос. И старуха туда же!

— Вот! — завопил Владимир Петрович с новой силой. — Это все ты! Твое воспитание!..

Он кричал, бесновался, как ребенок, радуясь, что хоть на кого-то в доме можно слить негатив.

Эти близкие родственнички его достали. Он вкалывает, как японец, чтобы выполнять их заказы в виде магнитофонов и велюровых диванов, и не встречает в ответ ни сочувствия, ни элементарного понимания. Об уважении уже и речи не идет. Такое ощущение, что в просторном особняке притаилась парочка самых страшных врагов Владимира Петровича, стремящихся сделать жизнь не слишком удачливого бизнесмена просто невыносимой.

Через десять минут источник возмущения иссяк — мужчина выдохся. Он сидел на табурете, упираясь ладонями в колени, усталый и бессильный. Жена гладила его по плечу:

— Ничего. Она разберется. Дочь у нас не дура и с характером. Вся в тебя…

Владимир Петрович покорно кивал, чувствуя, что эти негодяи в очередной раз ловко обвели его вокруг пальца, заставили принять свои правила игры. Мужчина вытер тыльной стороной ладони щеки. Его жена, нервно поглядывая на плиту, продолжала свою успокоительно-адвокатскую речь.

— Да иди ты к своим сковородкам, — буркнул Владимир Петрович.