Эндрю Йорк - Доминатор

— Остановите здесь, мистер Уайльд, — Бентон опустил стекло со своей стороны. — Вы получите хорошее представление о том, насколько легко будет снять ее с мели.

Уайльд затормозил, открыл дверь и вышел из «Альфы». Это был крупный человек, шести футов и двух дюймов росту; по широким плечам и сужавшемуся к бедрам торсу можно было заключить, что он находится в хорошей форме. Выдающиеся скулы и длинный подбородок выступали под загорелой кожей его продолговатого лица как каменные валуны; твердый прямой рот совершенно не гармонировал с обманчиво мягкими синими глазами. Темно-каштановые волосы уже начали редеть, но никакого намека на лысину пока не было. Это был человек, которому, судя по внешности, можно было доверять, или же, тоже судя по внешности, можно было опасаться, но вряд ли он мог ожидать всеобщей любви.

Он застегнул пальто и зашагал через док. Был отлив и под холодным серым майским небом маленькая гавань выглядела уныло. Пришвартованный катамаран стоял у причала на грязном дне почти прямо, и походил на птицу, ожидающую только тревожного шума, чтобы взмахнуть крыльями и улетать стремглав. Бентон стоял около судна. Продавец был коротеньким и пухлым и выглядел упитанным добродушным шутником. Он курил трубку, взирая на мир с видом терпимой умудренности. Но Уайльд озадачивал его.

— Вам доводилось ходить на катамаране?

— Нет.

— А вообще, ходить под парусом?

— Еще как, — ответил Уайльд. — По этому дну можно пройти и не завязнуть?

— Ну конечно. К тому же у нас пропасть времени. До прилива не меньше двух часов.

Уайльд последовал за ним вниз по каменным ступеням, дотронулся правой рукой до железного рельса-поручня и вздрогнул. Теперь это была непроизвольная реакция. Хрящи, разрушенные прикладом винтовки сотрудника КГБ той незабываемой ночью в Москве год назад, зажили. Так ему сказали, а рентгеновские лучи подтвердили эти слова. И все же, когда нужно было стиснуть кулак или что-то держать в руке, руку от кисти до плеча заполняла боль. Нанести сильный и точный удар этой рукой было немыслимо.

Ботинки Бентона оставляли глубокие следы на влажном песке.

— Я использую подвесной мотор в тридцать пять лошадиных сил. Он позволяет делать шесть узлов и весьма экономно расходовать бензин. Я всегда говорю, что хороший двигатель это первое дело.

— Да. — Уайльд засунул руки как можно глубже в карманы пальто. Мачты, суда, море… Эти воспоминания возвращались, как бурный весенний паводок. «Реджина А.», проваливающаяся в бушующее море невдалеке от Ханойского маяка

с Маритой Костик и мертвым Стерном в кокпите… [1] Кокпит — углубление в кормовой части палубы яхт, ботов, катеров для рулевого и пассажиров. «Зимородок» покоящийся, как и этот катамаран, у грязного причала; легкий крен предупредил его, что

убийца Кайзерита скрывается в форпике. [2] Форпик — носовой отсек корабля от форштевня до первой переборки. После «Зимородка» он отказался от моря. Теперь он вернулся к нему. Из-за руки, и еще потому, что Мокка не

обращался к нему больше года. Он даже не знал, находится ли коммандер [3] Коммандер — в Великобритании звание, соответствующее капитану 3 ранга. в Англии, или все еще замерзает в Сибири. Он не знал даже, существует ли еще Секция устранения, но подозревал, что если ее и закрыли, то никто не станет тратить время, сообщая ему об этом.

Бентон вскарабкался по трапу и вступил в огромный кокпит почти десяти футов шириной и шести глубиной. Он отпер люк и сдвинул его назад.

— Конечно, среди океанских яхт эта лодка кажется крошкой. Но в каждом из корпусов можно выпрямиться во весь рост.

Уайльд кивнул. Это была элегантная лодка, удобная лодка, он оценил это, и она не напоминала ему о других.

— Большой крен?

— Пять градусов максимум. Видите те бутылки? Я оставил их на столе вчера вечером. Все открытые. — Бентон усмехнулся. — Конечно, мистер Уайльд, это хитрость. Но они не то, что не упали, они даже не сдвинулись ни на дюйм, а ведь сегодня утром было изрядное волнение.

— Очень эффективно. — Уайльд спустился на две ступеньки в камбуз и прошел вперед, в каюту, занимавшую всю центральную часть корпуса. — Вы сказали три тысячи?

— Совершенно верно, мистер Уайльд. И еще примерно на тысячу всякой всячины. Вот этот радиопеленгатор новой модели, а мотор прошел капитальный ремонт. Я сказал бы, что вы совершаете выгодную сделку.

— Но все нужно еще как следует осмотреть.

— Кстати, вы не доберетесь ни до одной детали из хвойной древесины. Весь набор герметично укрыт обшивкой из стеклопластика.

Уайльд возвратился на палубу; в горло гавани начали забегать первые волны прилива.

— Агенты свяжутся с вами на этой неделе. — Он склонился к крыше каюты и выписал чек на три сотни фунтов. — Это устроит вас?

— О, несомненно, мистер Уайльд. И лодка становится вашей в ту же самую секунду, когда вы сможете сообщить мне окончательное решение.

— А это произойдет сразу же после того, как я получу полный доклад. — Уайльд вскарабкался по причальной стенке и направился назад к докам. Бентон поспешал следом. — Подвезти вас?

— Ах, нет, но все равно благодарю вас. Знаете, у меня здесь еще пара дел.

— Что ж, надеюсь, еще увидимся. — Уайльд сел за руль своей маленькой «Альфы», дал задний ход, пересек доки и проехал по заляпанному грязью проезду яхтенной верфи. Он затормозил в воротах, выводящих на шоссе, а потом, влившись в поток движения, позволил себе расслабиться: обе руки на баранке, плечи свободно развернуты, все тело ощущает мощь автомобиля, поднимающуюся от педалей вверх по ногам, чтобы встретиться с тем, чем бы оно ни было, что просачивалось вниз из его мозга.

Облегчение? Это был шаг, который он обдумывал очень долго, отклонял, а затем снова и снова возвращался к нему. Не только из-за воспоминаний. Дело в том, что если он возвратится к морю, это должно быть навсегда. Бывали случаи, когда он испытывал отчаянное побуждение выйти, накинуть на голову мешок, чтобы ничего не видеть, и броситься бегом в ночь, прочь от того, чем он был, от людей, создавших его, заставивших его плясать под их дудку. Не с самого начала. Для бывшего коммандо мысль о работе с группой прекрасно обученных и просто-напросто блестящих людей оказалась заманчивой, прямо-таки непреодолимой, даже несмотря на то, что конечным продуктом их работы была смерть. Он все еще был солдатом, а жизнь солдата связана со смертью, независимо от того, как он производит ее: с громким выстрелом, нажимая спусковой крючок, или же или тихо, одними руками. Инстинктивно он стиснул правой рукой баранку, и так же инстинктивно вздрогнул.

Солдат не уходит, думал он, пока его еще могут использовать. Он продолжает работать, до тех пор, пока он не износится до конца или не погибнет. Это затрудняло решение вопроса. Уайльд строил свои планы — ускользнуть в забвение — не, потому что провел в безделье целый год, нет, такие простои уже бывали в прошлом, и это являлись многообещающим предзнаменованием перемен в международных отношениях, а потому что и он знал, и они знали, что с ним покончено. Он видел это в их глазах, слышал в их голосах. После того, как человек попадал в руки к русским, его ценность сходила на нет. Рука пульсировала как больной зуб.