Людмила Васильева - ...И двадцать четыре жемчужины

Моментами она пыталась вызвать в себе гнев, озлобление против Павла, но эти чувства не появлялись, была лишь непроходящая боль...

Первые годы после женитьбы они ютились в маленькой комнате. В кооперативную квартиру въехали всего год назад. Она видела счастливое лицо мужа, его радостные хлопоты по дому. Едва устроившись, стали приглашать друзей. Казалось, обрели полное счастье. Сима тогда была уверена, что их жизнь с Павлом нечто прочное и нерасторжимое.

Снова и снова задавала себе вопрос: когда же началось у него отчуждение и прошла любовь к ней?..

Может быть, в душе Павла затаилась какая-то обида и от случая к случаю все росла и росла?.. Как-то в одну из ночей Павел не пришел. И хотя случалось и раньше, что он оставался в мастерской, ее охватила тревога. Она быстро оделась и поехала в мастерскую. Павла там не оказалось...

Для Анохина разрыв с Симой был не менее тяжел и мучителен. Но он все отчетливее понимал, что так честнее, — жить в постоянной лжи было бы невыносимо. Да и Сима во время их решительного разговора сказала, что никакие компромиссы с его стороны ей не нужны. «Когда уходит чувство, приходит раздражение и даже ненависть», — сказала она тогда... Труднее всего была разлука с Андрюшкой. Но Павел условился с Симой, что будет видеться с сыном.

В это трудное время Павел находил успокоение лишь в работе. Его радовала возможность остаться наедине с этюдами, чистыми холстами, туго натянутыми на подрамники. Прикосновение кисти к холсту похоже на прикосновение к живой плоти — та же упругость, и при первом мазке словно дрожь проходит по телу будущей картины...

Из поездки на Колыму Павел привез много рисунков и этюдов, Он сделал несколько эскизов к картине о геологах. Один из них он выбрал как более удачный: на нем изображен момент, когда, устроившись в кузове грузовика, геологи готовы к переезду на новые места работы. Лица их серьезны — путь предстоит нелегкий. А здесь, на старом месте, остался сколоченный ими низкий бревенчатый дом — их временное пристанище. Ни розового восхода, ни оранжевого заката — обычный день, серый, неласковый. Среди геологов и бывалые, и впервые идущие в тайгу, она начинается прямо за домом... И дальше, среди сопок, едва различима дорога — начало их пути...

Павел сосредоточенно работал. В такие часы все, что было вне картины, переставало для него существовать.

Ясин был в недоумении, получив повестку с приглашением явиться в управление милиции — никаких причин вроде не было.

Следователь, совсем молодой человек с веселыми глазами, был похож на деревенского гармониста. «Ему лишь картуз, цветок за ухо — и в компанию «Ярославских ребят», — подумал Ясин.

В комнате за соседним столом сидел еще один сотрудник, который что-то писал и лишь иногда бросал взгляд на Ясина.

Следователь представился Ясину, хотя из повестки было понятно, что фамилия его Сухарев.

— Дмитрий Васильевич, вы не догадываетесь, зачем мы вас пригласили?

— Не имею ни малейшего представления.

— Я вызвал вас по просьбе ленинградской милиции. По делу рукописей, похищенных у гражданки Туровской. Нам известно, что вы недавно ее посетили.

— Да, я был у нее.

— И вы из-за этих рукописей специально ездили в Ленинград?

— Исключительно из-за этого. Меня очень заинтриговало письмо Истомина.

— Вы можете нам сказать, что же в письме было такого интригующего?

— Я взял его с собой... Вот... посмотрите.

Сухарев прочитал письмо.

— Что вы можете предположить насчет содержания этих записок?

— В том-то и дело, что не могу даже представить, о чем речь.

— А вы не пытались разыскать их?

— Нет. Мне, конечно, хотелось бы их найти, но ведь ни малейшей зацепки... Мне важно знать, что же хотел сообщить Истомин. А вам-то удалось что-нибудь разузнать?

— Пока обсуждаем версии. Насколько хорошо вы знали Истомина?

— Ответить на это довольно затруднительно. В те времена мне было не до того, чтобы вникать в характеры. Вообще-то, как я помню его, он производил впечатление интеллигентного человека, не пользовался блатным жаргоном, там это было редким исключением. Держался очень незаметно... На моем участке он работал учетчиком. А вообще-то я еще раньше, в Киеве, был знаком с ним. Но это было, как говорится, шапочное знакомство, а потом вот привелось увидеть его уже зэком. Знаете, я, может быть, там, на прииске, умышленно старался избегать его — он вызывал у меня какое-то особенное сочувствие... Это даже трудно объяснить.

— Ну что ж, спасибо вам за сведения. Интересно, вот вы журналист. Там, на Колыме, вам удавалось писать?

— Тогда такой возможности почти не было. Да я ведь университет позже окончил. Теперь стараюсь наверстать упущенное.

— Журналист... Профессия уж очень интересная... Можно сказать, весь мир перед вами... Вы, наверно, и искусством интересуетесь?.. И на выставках часто бываете? Не пишете о них?

— Нет. Хотя вы угадали, искусством интересуюсь, особенно изобразительным.

— И художников знаете?

— Так, немногих. Довольно узкий кружок.

— А больше кем интересуетесь — молодыми или «старичками»?

— Пожалуй, и теми и другими.

— А художник Эньшин вам не знаком?

— Эньшин?.. Нет, я только слышал о нем, да и то нелестные отзывы. А что? Вам нравятся его работы?

— Я их не видел. Мне тоже о нем рассказывали и тоже отзывались отрицательно.

Потом Сухарев поинтересовался, долго ли Ясин пробудет в Москве, и сказал, что есть надежда отыскать эти загадочные «записки».

На Сухарева и Бурмина Ясин произвел хорошее впечатление. Но... Вот ведь какие ребусы загадывает иногда жизнь: они-то разыскивали возможный автопортрет некоего художника, тот, что на фотопленке, найденной у Фогеля, а оказалось, что это портрет журналиста Ясина.

Бурмин достал из стола цветные отпечатки с этой пленки. Они увидели, что портрет выполнен превосходно — художник сумел передать не только внешнее сходство, но и обаяние личности Ясина.

— Кто же все-таки автор этого портрета, так это и не удалось выяснить. Ну, довольно любоваться. — Бурмин убрал снимки. — Что теперь скажет полковник, я заранее знаю... Съязвит, что нам просто везет. Но все же он будет доволен.

Весь этот день Кузнецов никак не мог сосредоточиться на работе — он реставрировал старинную икону. Но дело сегодня не спорилось, и Кузнецов решил пойти на выставку: нужно было увидеть работы знакомых художников.

Кузнецов прохаживался по залам, рассматривая картины, и вдруг его внимание привлекла мелькнувшая фигура человека. Профессиональный взгляд художника сразу отметил: знакомый облик! Кузнецов пригляделся внимательней — в компании мужчин стоял тот самый человек, который предлагал Кузнецову копию с муренинской иконы.