Сергей Горяинов - Слуги Ареса

Алферов промолчал. Что толку обсуждать очевидные вещи?

- Слушай, я все же выпью! - сказал Гущин, вытирая платком покрасневший лоб. - Ты как знаешь, а я глотну. Все как-то легче становится...

Он встал и подошел к бару. Осмотрел бутылки.

- Ишь ты! - удивился Василий Николаевич. - У всех - сердце, а коньяк сожрали! "Мяукофф" сожрали, а "Метаксу" оставили, губа не дура у сердечников! Черт, даже не "Метакса". А... Это Володька Елизаров в июне еще привозил. Будешь?

Алферов отрицательно покачал головой.

- Какие коньяки у нас раньше были! - мечтательно воскликнул Гущин, наливая в широкий стакан светлый "Aleksader". - Я больше всех грузинские уважал. "Энисели"! Сто очков вперед какомунибудь "Мартелю"!

Он залпом махнул стакан, помахал ладонью у рта, пососал ломтик лимона.

- Въехал грека раком в реку... - сморщившись, прокомментировал отставной генерал качество напитка, созданного в солнечной Элладе. Елизаров тогда насчет книжки этой приезжал. "Слуги Ареса".

- Дела давно минувших дней...

- Да? - Гущин цепко посмотрел на гостя. - Не совсем, Слава, не совсем.

- Дело закрыто, - напомнил Алферов. - Да и об остальном тогда договорились.

- Да хрен с ним, с делом. Появилась у меня одна мыслишка...

- Слушаю вас, Василий Николаевич. Вы же знаете, я всегда вас слушаю с удовольствием.

- Спасибо. Для начала скажем так - в политической игре мы облажались с ног до головы. Не потерял еще?

- Что?

- Удовольствия? Нет? Молодец! Тогда спрошу дальше. Возможен ли в настоящий момент силовой вариант?

- Ну, в принципе не исключен...

- Ошибка! Именно в принципе исключен. По двум причинам. Первая - сил мало, вторая - не дай Бог успех, тогда политическая и экономическая блокада и, следовательно, полностью отдаем мировой рынок оружия конкурентам. Так что "второй Кеннеди" здесь нужен только новым большевикам, но ни в коем случае не нам.

- И так хорошо, и так - хорошо... - уныло протянул Алферов.

- Итак, существует два пути к власти. Через выборы или путем переворота с последующим разгибом, хе-хе... Но есть еще один путь. Третий путь! Причем возможен он только в этой стране. Как нас Тетчер называла-то? "Верхняя Вольта с ракетами"? Очень образно, не откажешь... Что ж, "третьей силы" у нас не получилось, зато появляется третий путь...

...Чем дальше слушал Алферов своего собеседника, тем более удивленное выражение принимало его лицо. Когда Гущин закончил наконец изложение своей нетривиальной идеи, Алферов воскликнул:

- Но ведь это тоже своеобразный переворот!

- Э, нет! Какой же это переворот? Ни одного выстрела, ни одного, не дай Бог, трупа! Все в рамках этой, как ее... да, конституции, хе-хе! Причем какова картина, каков имидж, черт возьми! Тот, кто проделает такую штуку, здесь, внутри страны, предстанет в светлом образе спасителя нации, а там, снаружи, спасителем рода человеческого. Каков расклад, а?

- Слишком фантастично!

- Нисколько, Слава, нисколько! Такой гиганский технологический потенциал, каким мы еще располагаем, просто необходимо использовать в политических целях. Практически напрямую!

- Я не знаю ни одного человека ни в армии, ни в правительстве, кто бы всерьез прогнозировал возможность подобной ситуации после того, как при Горбачеве была достигнута договоренность с американцами об изменении целеуказаний для МБР.

- Вот именно! Успокоились! Боевое дежурство на СПРН еле теплится, командные пункты ПРО на Кубинке и Софрино вообще практически законсервированы, чуть ли охрана не снята. Никто не верит, а?

Сами делали и сами не верят!

- Слушайте, Василий Николаевич! - произнес Алферов, с некоторым испугом глядя на отставного генерала. - Но это же чудовищная идея!

- Это не идея, - ответил Гущин, твердо глядя своему гостю в глаза. Это судьба!

III. ХОРОШО ОСОЗНАННАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ

"...Источник сообщает, что осужденный Монахов находится в состоянии глубокой депрессии и, возможно, замышляет самоубийство. В разговорах с другими осужденными постоянно придерживается темы несправедливости наказания и утверждает, что его все равно не выпустят из зоны, даже когда окончится срок. В последние дни в разговорах с осужденными Джамаловым и Зарубиным неоднократно утверждал, что является носителем особо важной информации государственного значения, которая может оказать существенное влияние на политическую обстановку в стране.

В качестве доказательства ссылался на книгу "Слуги Ареса", поступившую в библиотеку НТК месяц назад.

Среди осужденных Монахов пользуется репутацией полупомешанного, истеричного и вместе с тем опасного, с низким уровнем самоконтроля, человека...

24.1J.J9... г.

"Аслан ""

Капитан Горбатов, начальник оперчасти ИТУ4563\...

трижды перечитал пространный рапорт осведомителя с псевдонимом "Аслан". Это донесение, написанное круглым, похожим на детский, почерком на трех листах в клеточку из школьной тетради, было последним документом в деле заключенного Александра Александровича Монахова.

"Парень оттрубил уже одиннадцать лет, - размышлял Горбатов, задумчиво перелистывая материалы дела. - Преступная халатность... Измена родине... Так-так. Поглощение меньшего срока большим.

Три петра на шее - полная катушка, следовательно, остается ему еще четыре года. Конец столетия, стало быть, должен отмечать на зоне... Должен бы".

За что конкретно Монахов был осужден на пятнадцать лет (из них пять лет тюремного режима), в деле не сообщалось - имелась ссылка на другой документ, проходящий по учету с грифом "Совершенно секретно". С 1991 года Монахов направил в различные инстанции свыше двадцати писем с требованиями пересмотра приговора. Никто из адресатов - от Генерального прокурора и Председателя Верховного суда до депутатов различных уровней и даже телевизионных ведущих - никак не отреагировал на мольбы несчастного зека. В этом молчании для капитана Горбатова не было ничего удивительного прегрешения Монахова перед советским государством были столь велики, что он удостоился чести попасть в "перечень I", то есть писать жалобы он мог куда угодно, хоть в "Вашингтон пост" или прямо в ООН - бумаги эти аккуратно подшивались в дело, им присваивались соответствующие номера, но за ворота зоны они, конечно, не выходили - глас вопиющего бесследно затихал в лесной пустыне Удмуртии.

Удивление, напротив, вызывал тот факт, что Монахов протянул в зоне целых одиннадцать лет - попавшим в "перечень" такое удавалось не часто. Несчастный случай на производстве, свирепствующий в лагерях туберкулез, заточка в воровской руке - да мало ли по какой причине может оборваться тоненький волосок, на котором подвешена жизнь давно исчезнувшего для цивилизованного мира человека?

Как бы там ни было, но Александр Монахов оказался существом живучим, а вот теперь даже самоубийством ему покончить не удастся, во всяком случае, здесь не удастся, в зоне.