Петр Владимирский - Объяснение в ненависти

— Действительно, странное предположение, — чуть помедлив, отреагировала Вера. Она не показала виду, насколько ее удивил этот вопрос именно сейчас, когда на Работе возникли серьезные проблемы, чреватые увольнением. Зная Юрия, она спросила безразличным тоном: — Как зашел разговор на эту тему?

— Да просто. Был в гостях мой одноклассник, мы с матерью посетовали на то, что ты пропадаешь на работе, а дома психами обложилась. Истории болезней у тебя вместо книг. А он возьми и скажи: дескать, если бы ее уволили, что бы она стала делать?

Вера глянула на бывшего мужа потемневшими глазами, и он испуганно втянул голову в плечи. Она сделала медленный вдох, выдох, успокоилась и тихо спросила:

— Ты полагаешь, что вправе обсуждать моих пациентов не только с мамой, но и с каким-то посторонним человеком? Ты уверен, что можешь называть их психами? А вы с мамой, значит, абсолютно нормальные, образцовые такие личности? Идеал для всего человечества! Хорошо. А если бы, допустим, я и вправду стала безработной, тебе-то что за радость от этого?

— Верка! И тебя еще считают умной женщиной?! Это ведь ежу понятно! — Юрий обрадовался и решил, что гроза миновала. — Прикинь! Ты сидишь дома. Ты — просто жена, понимаешь? В халате, в бигуди, в борщах и котлетах. Смотришь с мамой сериалы. Я прихожу с работы, рассказываю тебе, какие у меня дела. Мы обсудили. Потом, вечером, хочешь — шей, это ж твое любимое дело, хочешь — вяжи. Я что-то читаю. Можно вслух. У нас совершенно другая жизнь начнется…

Юрий высказывал свои самые сокровенные мечты о супружеской жизни с такой комической страстностью, что Вера не знала, злиться ей или хохотать. Вот в эту самую минуту она ясно поняла: нельзя вступить дважды в одну и ту же реку. Ее семейная жизнь закончилась, еще когда она встретила Андрея. Вера не выдержала — смех и слезы, так долго сдерживаемые и загнанные в самые глубины души, неожиданно вырвались. Открылся некий клапан, и женщина рассмеялась так, что мирно сидевший у ее ног Пай подскочил и принялся вылизывать хозяйкино лицо. Вместе с взрывной волной хохота из глаз брызнули слезы, принося облегчение.

А Лученко привычно видел, слышал и чувствовал только самого себя. Он решил, что Вера просто слишком эмоционально отнеслась к его словам.

— Я знаю, для тебя это неожиданно. Ты всегда работала и зарабатывала. Честно говоря, иногда побольше меня. Но я решил, что могу взять на себя обеспечение нашей семьи. Ведь тогда будет совсем другой климат в наших отношениях, понимаешь?

— Пойдем домой, Пай! Я что-то устала сегодня. — Вера легко поднялась и направилась в сторону дома. Потом все же решилась и повернулась к Юрию. — Не хотела тебя радовать раньше времени, но скоро, кажется, я действительно останусь без работы. У меня неприятности.

— Так это ж здорово! — обрадовался экс-муж, услыхав, как обычно, только то, что хотел слышать.

— Что здорово? Что у меня проблемы и меня уволят? — Вера остановилась. — Здорово, что у меня был один пациент, глухонемой мальчик…

— Да чихать мне на твои проблемы! — не выдержав, взорвался Лученко. — Я тебе сто раз говорил, оставляй всех своих психов с их оторванной крышей за порогом дома! Почему я должен слушать про их гребаные болячки?! Я по горло сыт твоей работой! Мать Тереза, мать твою!!!

Юрий продолжал орать и бесноваться, но слова долетали до Веры все тише и тише, как сквозь вату. Она погрузилась в свои мысли глубже, чем хороший ныряльщик в темную толщу воды. «Рассказать кому, не поверят, что у меня такой слепо глухонемой муж. Он ничего не видит и не понимает. У него вместо души — бронежилет. Слезонепромокаемый. Толстенный такой. Правильно, любой коллега мне скажет: «сапожник без сапог»! А что же вы хотели, Вера Алексеевна? Хороший психотерапевт вполне может иметь проблемы с собственным мужем. Разве только сегодня вы заметили? Столько лет прожили и не замечали? Совершенно чужой человек. Не просто чужой — чуждый. Это еще страшнее. Ишь, как разоряется! По привычке думает, что если тихая докторша молчит, значит, вину свою полностью признает. И никуда не денется! В самом деле, куда мне деваться? Когда Оля была поменьше, не хотелось травмировать ребенка. Терпела, чтобы создать видимость полной семьи. А как же! Папа, мама, бабушка и дочка. И потом — работа. Моя работа. Себе-то можно не врать. Работа, кроме всего, еще и сублимация! Дома не уважают, зато на работе ценят. Дома мелкие дрязги, муж— хам, свекровь — сволочь, но ничего, в клинике все из головы вон! Переступила порог родного учреждения и про собственные дела на время забыла. Потом встретила Андрея… Нет, про это не надо. Правда, спасибо ему за одно: я освободилась. Что же теперь-то? Поубивать бы их всех к едрене-фене, а потом закосить под кого-то из своих пациентов и сесть в Павловскую больничку… Чтобы психиатрия не только снаружи, но и, так сказать, изнутри! А этот лысеющий, глупый, толстокожий все разоряется! Вот что делает безнаказанность. Есть такая разновидность дебилов, они не боятся опасного и страшного, сколько их ни учи. Отсутствует у них обучалка. Ну, все! Лопнуло мое терпение». Вера почувствовала какой-то новый, не испытанный никогда прежде злой азарт. Причем злилась она и на себя, столько лет терпевшую рядом совсем не того. Всегда все понимающий и всем сочувствующий психотерапевт уступил место женщине-стерве. Сцена, разыгранная Юрием Лученко, находилась где-то в финале спектакля под названием «Отелло объясняет Дездемоне, что она полная дура».

Истеричный и бездарный Отелло растратил весь свой пыл в первом действии, ему и в страшном сне не могло присниться, что впервые за восемнадцать лет совместной жизни произошла замена и на роль Дездемоны явилась разъяренная фурия. На одном из лотков у пешеходной дорожки продавали металлическую кухонную посуду. Вера взяла в руки сковороду среднего размера, подумала: «Тефаль. Как хорошо, что ты всегда думаешь о нас», — и, вроде бы не сильно размахнувшись, от всей души треснула Юрия по башке, вызвав гулкий звук. Лученко присел на асфальт, прикрыв руками череп, жалкий, трусливый, выкативший перепуганные глазенки. Она вернула онемевшей продавщице сковороду:

— Спасибо, извините. Посуда хорошая, крепкая. Та, обретя дар речи, крикнула Вере вслед:

— Ничего, ничего! Если будет нужно еще, берите! Вера представила себе, как об этом случае будут судачить продавцы-лоточники…

Не повышая голоса и даже не оборачиваясь к тому, кому предназначались ее слова, сказала:

— Напоминаю: мы с тобой совершенно чужие люди. Каждый из нас вправе строить свою жизнь так, как ему хочется. До Олиного венчания можешь делать вид, что ты образцовый отец. А не хочешь — не делай, мне все равно. В мою комнату не заходить. Ко мне без важного дела не обращаться. И маме своей передай. Если понял меня, кивни. Ты что, не понял?