Александр Горохов - Забытые на обочине

Получалось, что жизнь матроса, сверстника Г. Нестерова, - оборвалась навсегда, а сам он после этого десять лет маялся по психиатрическим диспансерам: Ташкент, Балтийск, Рига, Ленинград, Москва, Ярославль.

Пять лет назад, в 1995 году Нестерова опять готовили на выписку, поскольку по всем показателям он был вполне благополучен. Но за неделю до решающей комиссии, ночью - задушил соседа по палате. Задушил голыми руками тихого старичка, кроткого параноика, в сознании своем уже витавшего в иных, далеких от земной юдоли мирах. Убийство произошло столь быстро и тихо, что дежурный санитар лишь поздним утром, после завтрака обнаружил труп. Без труда определили, что старик-параноик не преставился по воле Божьей, а покинул сей мир с помощью соседа по палате. Ни о какой комиссии по выписке Нестерова, понятное дело, уже и речи не могло идти, и прошло ещё четыре с лишним года до сегодняшнего дня.

Пять лет он вновь был послушен, аппатичен, не демонстрировал даже тени агрессивности. На прогулках в замкутом квадрате внутренеего дворика не проявлял стремления к побегу, даже когда Лурье трижды пытался провоцировать его на побег - эксперимента ради. Уже два года, как исполнял несложные обязанности на кухне, помогал дворникам во дворе, а минувшую зиму работал здесь же помошником истопника. Того же медицинского эксперимента ради несколько раз Нестерова прогуливали по городу, под присмотром самого опытного санитара Кислова. Нестеров относился к прогулкам спокойно, реакция была вялой, просьбы к повторению прогулок не высказывал - вполне удоволетворялся жизнью в больнице. И это все. То есть, как сказано, вялотекущая шизофрения.

В двери кабинета коротко постучали и дежурная медсестра Сима ввела через порог парня чуть выше среднего роста, в буром халате, теплых тапочках на босу ногу.

- С добрым утром, - сказал Лурье, закрывая папку - Садись, Гриша.

Сима вышла, а Гриша неторопливо добрался до кресла и привычно сел. Улыбнулся и ответил без волнения, приветливо.

- С добрым утром, Марк Семенович.

- Будем прощаться. - сказал Лурье. - Пришел твой момент истины.

На открытом лице Гриши Нестерова ничего не отразилось. Крупная голова, прозрачные глаза, выпуклые скулы и подбородок - русак, парень "рязанского" типа, как к тому приучило нас отечественное кино.

- Как настроение? - бодро спросил Лурье.

Гриша неопределенно пожал покатыми плечами и слов ответа не нашел.

- Светел ли духом по случаю праздничного события?

Опять - лишь уклончивый, улыбчивый жест, на этот раз кивком головы.

- Ну, что ж, Гриша... Что касается твоего здоровья, все уже сказано. Ты вполне нормален. Но я хочу, чтоб ты не обольщался. Прислушиваться к порывам своей души тебе придется до гроба.

- Неполноценный? - невыразительно спросил Гриша.

- Ну, это черезчур! - отмахнулся Лурье. - Ты вполне полноценен, но тем не менее... Тебе никогда не дадут разрешение на приобретение оружия, не выдадут права на вождение автомобиля. И не забудь встать на учет по месту своего жительства в диспансере.

Опять же - вполне безразличный и легкий кивок в ответ.

- Где ты намерен жить, Гриша?

Нестеров помолчал и ответил буднично.

- Меня из Риги призывали... Но теперь это заграница.

- Да. Я созвонился с твоим братом в Москве. Приехать за тобой он не может, но он тебя ждет.

- Мы сводные братья... По отцу...

- А какие у вас были отношения?

По лицу Гриши скользнула все та же рассеяная, неопределенная улыбка.

- Он старше меня на три года... Ну, бил меня часто.

- Бил? По настоящему?

Лурье вспомнил, что все это уже давно знает, и все эти вопросы задавал неоднократно.

- Нет... Дрались, когда играли. Мальчишками... Но ведь теперь он другой. Да и я тоже.

- Хуже то, что и жизнь другая.

Лурье примолк, неожиданно сообразив: что бы он сейчас не говорил пациенту о жизни за стенами больницы, все это будет сродни обьяснению людоеду Тихоокеанских островов принципа работы компьютера. Он, Лурье, и сам-то для себя не мог внятно осмыслить - в чем качественно и существенно изменилась за последнее десятилетие бытие российское! Изменилось! Встало с ног на голову или наоборот, но вот кто бы обьяснил глубинно - в чем состоят эти изменения?!

- Марк Семенович, а вы не можете... - вопросительно начал Гриша и примолк.

- Что?

- Оставьте меня здесь. Если можно.

- В больнице?

- Дворником оставьте. Кочегаром или санитаром.

Просьбы подобного рода были врачу не в диковинку - больные, долго просидевшие в этих стенах, часто не хотели возвращаться в прежнюю жизнь, где уже были порваны все связи, и где подчас не желали их возвращения самые юлизкие люди.

- Гриша. - мягко начал Лурье. - Ты ещё молод. Впереди ещё длинная, интересная, забавная жизнь, поверь мне. Скажу интимно - побыстрей найди себе женщину. Это моментально стабилизирует твое мировозрение, отношение ко всему, и просто все войдет в норму.

- Тогда в шахту пойду. - прервал его Гриша. - Или в рыбаки.

- Почему?

- Там хорошо зарабатывают.

Лурье вздохнул.

- Сразу начал с ошибки. Нынче шахтеры бастуют, денег им не выплачивают месяцами, прежних заработков и почета там нет. Нет и прежнего богатого рыболовецкого флота. Я повторяю, Гриша, - за этими стенами другой мир. Ищи счастье в других сферах.

Ни возражений, ни согласия на это предложение врач не получил, от чего-то обиделся и спросил сухо.

- Ни о чем меня больше спросить не хочешь?

- Мы же много говорили. - он опять улыбнулся мягко, почти по детски. - Марк Семенович, а те убийства... Мне их теперь списали?

- Убийства, Гриша, не списывают. По закону ты чист. Ты был болен. Мой тебе совет - постарайся об этом вообще не вспоминать.

- Да... Я и не вспоминаю. То есть я плохо все помню.

Лурье произнес резко.

- Перестань. Что-то ты должен помнить хотя бы о том, как пять лет назад придушил у нас здесь дряхлого старика.

Гриша отвел взгляд в сторону, слабо улыбался, глядел на свет лампочки и не мигал.

- Не молчи, Гриша. Теперь об этом можно сказать откровенно. Боятся уже нечего, ты за все рассчитался.

- Я помню, как старик хрипел... Негромко... И дергал ногами. Мне и сейчас страшно. - он словно встряхнулся и посмотрел Лурье в глаза. - Но я думаю, что никого не хотел убивать. Никогда.

- Фамилия старика была Покатилов. А у тебя на руках в то утро оказались свежие царапины. Покатилов пытался защищаться.

- Да. Царапины... Царапины были, конечно. - он прерывисто и глубоко вздохнул. - Марк Семенович, я и сейчас не буду отрекаться, как и тогда...

Старик был грязный, всегда сопливый, ходил под себя... Я помню, чавкал очень противно, когда ел, как свинья, с хрюканьем. Жрал, а не кушал. Но не убивать же за это?

- Разумеется. - согласился врач, не услышав ничего нового. - Больше об этом не вспоминай. Все минуло.