Екатерина Савина - Клуб одиноких зомби

– Смелое предположение, – сказала я. – Я читала о таких операциях, но, честно говоря, мне с трудом верится, что на такое кто-то может решиться.

– Вот, даже вы, Ольга Антоновна, считаете, что я спятил. От вас я такого не ожидал...

– Я так не сказала, вы зря обиделись. Мне вот вчера сказали, что я – это не я... будто бы без сознания была не я, а моя сестра-близняшка, и то я не обижаюсь. Между прочим, у меня была сестра-близняшка, Наталья, но она умерла несколько лет назад.

– Простите этого человека. Я знаю о ком вы говорите. Он не хотел вас обидеть. Кстати, я договорился с профессором, чтобы вас не переводили в общую палату, – говорил мне Александр Геннадиевич, продолжая изучать историю болезни.

– Да, нет, я не против, если надо, я могу и в другую палату перейти, а эту освободить для тяжелобольного, – сказала я, решив, что на людях я буду меньше скучать, да и не придется опасаться, что вчерашний гость предпримет очередную попытку охмурить меня.

– Нет, ни в коем случае, – решительно заявил Голявин и пристально посмотрел на меня, оторвавшись от бумаг. – Нет, в общей палате не будет такой чистоты научного эксперимента. Другие пациенты будут влиять на ваше биополе... нет и еще раз нет! Вы должны быть в палате одна!

– Ладно, – неохотно согласилась я и уже хотела расспросить Александра Геннадиевича о пациентке с «дыркой во лбу», но его вызвали в ординаторскую, и мое любопытство осталось неудовлетворенным.

Я вышла из палаты, надеясь что-нибудь разузнать о женщине, параметры которой были похожи на мои. В конце коридора я заметила санитарку тетю Любу и пошла за ней. Я предположила, что именно она может пролить свет на многие интересующие меня вопросы.

Когда я проходила мимо ординаторской, из приоткрытой двери до меня донесся чей-то незнакомый голос.

– Если она придет в сознание, немедленно сообщите мне, даже если это произойдет среди ночи, – спокойно, не повышая тона, сказал мужчина. – Юрий Яковлевич, как по-вашему, есть вероятность, что она выживет?

Я не могла пройти мимо, чтобы не дослушать этот разговор. Я была почти уверена, что речь шла именно о той женщине, которая меня интересовала. Я остановилась и, на всякий случай, сделала вид, что рассматриваю плакаты о методах оказания первой помощи при различных травмах, прикрепленные к стене, как раз возле этого кабинета, а сама навострила уши.

– Вероятность мала, – осторожно высказался профессор. – У нее ушиб головного мозга, кровоизлияние... Даже если она придет в сознание, скорее всего она не сможет адекватно реагировать на окружающую ее действительность.

Мне показалось, что Волынский был не слишком уверен в том, что говорил.

– А вы тоже так думаете? – обратился незнакомец к кому-то другому.

– Если у нее шансы и есть, то очень и очень маленькие, – уклончиво ответил Александр Геннадиевич.

За дверью послышался шум приближающихся шагов, и я быстро отошла от ординаторской, но встала так, чтобы разглядеть того, кто справлялся о здоровье женщины. Интуиция подсказывала мне, что они говорили о той, у которой была трепанация черепа.

Вид мужчины, вышедшего из кабинета, совсем не говорил о том, что он расстроен тяжелым состоянием своей знакомой или родственницы. Мы какое-то время двигались навстречу друг другу, я в наглую смотрела на него и не видела ничего, никаких эмоций: ни удовлетворения от полученной информации, ни озадаченности тем, как дальше будут развиваться события. Лицо было привлекательным и отстраненным, поскольку красивый разрез глаз сочетался с холодным взглядом. Едва мы поравнялись, я поняла, что не могу вспомнить его лица, оно точно расплылось в тумане. Я оглянулась, чтобы посмотреть ему вслед, но он уже свернул к лестнице, и я поймала себя на мысли, что совсем не запомнила, в чем он был одет. Было ясно, что биополе этого человека закрыто! Это обстоятельство озадачило меня еще больше.

Я решила заглянуть в ординаторскую, чтобы узнать, был ли там кто-то еще, кроме Волынского и Голявина, голоса которых я слышала. К моему удивлению дверь не поддалась, значит, она была закрыта на замок. Там, несомненно, обсуждали что-то важное, не предназначенное для чужих ушей. В моем сознание женщина с «дыркой во лбу» обрастала аурой таинственности, а на подсознательном уровне она была мне недоступна, поскольку я еще не знала ее имени и не имела с ней зрительного контакта.

Любопытство до такой степени захлестнуло меня, что я мгновенно выработала план оперативных мероприятий. Я предполагала, что эта женщина могла находиться в третьей палате, поэтому направилась туда, оглядываясь, не выйдет ли кто из ординаторской. Я приоткрыла дверь третьей палаты, но оказалось, что она имела так называемый предбанник. А далее за стеклянными, но не прозрачными дверьми были видны очертания нескольких человек. Открыть вторые двери я не решилась, но прислушалась.

Сначала я услышала мужской голос, потом женский, причем женщина смеялась.

– Ну не надо, Андрей Вадимович, не здесь, – звонко пищал женский голосок.

– Тогда еще один анекдот...

Я мгновенно поняла, что Андрей Вадимович – это тот, кто приходил в мою палату поздно вечером. Теперь он развлекал молоденькую практикантку и попутно следил за состоянием больной, находящейся без сознания. Меня удивило, что он не ушел домой после ночного дежурства.

– Ты что здесь делаешь? – услышала я знакомый голос и вздрогнула.

– Тетя Люба, да я вас ищу, – мгновенно нашлась я.

– Меня? – спросила санитарка, смерив недоверчивым взглядом. – А что надо?

– Апельсины отдать хотела, у меня ими вся тумбочка завалена, а сегодня опять принесут...

– А почему сама их не ешь? – поинтересовалась тетя Люба.

– Ем, но мне их несут и несут, будто кроме апельсинов больше ничего не существует: ни яблок, ни груш, ни винограда, – говорила я, пока шла в сопровождении обрадованной санитарки в другой конец больничного коридора.

– А я люблю апельсины, я их даже с коркой ем, что добру пропадать, – вдохновенно говорила тетя Люба.

Она шла, опережая меня на два шага и тащила за собой оцинкованное ведро, на треть заполненное грязной водой, и швабру с тряпкой. Как раз, когда я поравнялась с ординаторской, щелкнул английский замок, и дверь открылась. Тетя Люба не придала этому никакого значения и продолжала двигаться вперед, а я на мгновение задержалась.

– Здравствуйте, – поздоровалась я с профессором и отметила, что он слегка смутился, увидев меня.

Александр Геннадиевич также находился в смятении, не решаясь выходить из ординаторской и топтался на месте. Я сделала безучастный вид и пошла дальше. «Чего же они так испугались? – размышляла я. – Наверно, они боялись, что я обладая ясновидением, узнаю какую-то страшную тайну».