Екатерина Гринева - Сногсшибательный мачо, или Правило первого свидания

– А что ты здесь делаешь? – задаю я глупейший вопрос.

Он смотрит на меня, нахмурившись, а потом улыбается.

– Тебя охраняю. Говорил же тебе, что я твой ангел-телохранитель.

– Спасибо, – говорю я и тоже улыбаюсь. Потом я вспоминаю, при каких обстоятельствах мы расстались, и улыбка сползает с моего лица.

– Ты один? – почему-то шепотом спрашиваю я.

– Нет.

И здесь в дверях появляются люди, одетые в камуфляжную форму, и среди них – Мурат Галипов, который смотрит на Антона и кивает.

– Чистая работа!

Антон спрыгивает с подоконника и направляется ко мне, но, не дойдя несколько шагов, останавливается.

Я стою и поочередно смотрю на всех, словно жду какого-то объяснения. Один из тех, кто одет в камуфляжную форму, – высокий мужчина лет сорока, c волевым подбородком, командует:

– Все свободны.

Очевидно, он у них главный.

Мы остаемся втроем: я, Галипов и Антон. Мое сердце уже не стучит, а проваливается куда то глубоко, так глубоко, что я его не слышу.

Мурат Галипов неожиданно нарушил молчание.

– Все в порядке? Ну что, доча! Познакомимся. Сама подойдешь или как? Ариадна, курица, в молчанку сыграла. Голову бы ей оторвать, да уже поздно… – Он мотнул головой, cловно ему жал воротничок свитера.

Я стояла дура дурой, и хлопала ресницами. И тогда Мурат Галипов подошел ко мне, кряжистый, плотный, и, заграбастав в охапку, влепил звучный поцелуй в лоб. Я по-прежнему была в столбняке и ни на что не реагировала. Галипов усмехнулся и потрепал меня по щеке.

– Ладно, после еще поговорим.

Я посмотрела на Антона, стоявшего поодаль.

– А этот? Что он тут делает? – кивнула я на него.

– Он выполнял мое поручение.

– Вот как. – Мои брови взлетели вверх.

Теперь, после того как все закончилось, я ощутила, как у меня ноет тело и сильно болит локоть. Наверное, ушиб, подумала я. До локтя было больно дотронуться.

Галипов поручил одному из своих людей довезти меня до дома и попрощался со мной, cказав, что обязательно мне позвонит на днях и навестит.

Я уже ничего не чувствовала от сильного потрясения. Как это и бывает в таких случаях, я ощущала полное безразличие и тупую усталость. Я попросила довезти меня до дома матери. Сейчас я ни за что не хотела быть одна, к тому же мне требовалась медицинская помощь.

Мать кинулась ко мне и заплакала. Вид плачущей матери потряс меня. Последний раз я видела, как она плачет, когда по неосторожности чуть не попала под машину, переходя дорогу, и еще на похоронах бабушки.

Я хотела задать ей кое-какие вопросы, но понимала, что сейчас не время. Мать сразу вызвала врача, он зафиксировал небольшой перелом руки в районе локтя и рекомендовал постельный режим.

Пару дней я лежала у нее дома, а потом мы всем семейством переехали на дачу. Но прежде чем переехать на дачу, я заехала к себе домой и доделала кое-какие дела, а также забрала Роньку…

Дача находилась недалеко от города, и матери с отчимом было удобно оттуда добираться до работы на старых «Жигулях». А так как мать считала, что свежий воздух пойдет мне на пользу и поможет поскорее поправиться, то моя участь была решена. В родительской квартире остался один Венька. Он наотрез отказался покидать город.

Ронька был рядом со мной, и пока родители были на работе, мы бездельничали. Я лежала в постели, потом вставала и уничтожала еду, оставленную матерью на плите в кухне, снова ложилась в постель с книгой в руках или гуляла по участку в сопровождении Роньки, который плелся за мной, не отставая ни на шаг, как конвоир.

Дача у нас была небольшой: дощатый домик с кухней-верандой и двумя комнатками. Участок – шесть соток, засаженный по периметру деревьями и кустами, разросшейся малиной и смородиной. Моя мать обожала возиться на участке, и каждый клочок земли был чем-то засеян. Кухня находилась на застекленной веранде, там же стояло большое старое кресло с потертыми деревянными подлокотниками, в котором я могла отдыхать, забравшись в него с ногами.

Прямо перед домом красовалась большая клумба с высаженными ярко-алыми турецкими гвоздиками, бархатцами и лилиями.

Ронька так и норовил залезть туда, похоже, там была нора крота, которая привлекала его внимание, но я отгоняла пса, боясь, что он нарушит эту красоту, и вечером нам обоим влетит от матери.

Я вспоминала Антона и меня охватывала злость: за то, что он мне ничего не сказал с самого начала. Потом злость прошла, и я с тоской стала думать, что еще один мой роман закончился неудачно. Ну не везет мне на любовном фронте и все. Хоть тресни. Хотя наши отношения и романом-то назвать было нельзя. Так, несколько встреч… Но воспоминания были жгучими и болезненными. И чем больше я вспоминала наши свидания, тем больнее становилось. Я принималась плакать и раскаиваться, что не поговорила с ним по-человечески, когда видела его в последний раз в особняке Волховского. Да что там говорить, я даже не поблагодарила его, хотя он рисковал своей жизнью, спасая меня. Мало того что я выглядела в его глазах неблагодарной девицей, так я еще даже не пыталась исправить это впечатление.

Самое обидное в этой жизни – сознавать, что многое ты запорола сама и винить в этом, кроме себя, некого. Дни были похожи друг на друга, и чем дальше, тем больше меня охватывала страшная тоска. Приезжала Лариска, но даже подруга не могла развеять мою хандру.

Разговор с матерью у нас все-таки состоялся. Однажды вечером, когда отчим возился с внезапно забарахлившим «жигуленком», и мы с матерью сидели в комнате одни, я решилась.

– Ма! – позвала я ее.

Она подняла голову, и в ее глазах я прочитала страх. Она не хотела, чтобы я ее спрашивала об этом. Но остановиться я уже не могла, мне нужна была правда.

– Ма! А почему ты не сказала мне про отца. Настоящего. Зачем надо было все скрывать? А?

Ее лицо исказилось, но через минуту она уже справилась с волнением.

– Я и сама многое не знала, – cкороговоркой сказала она, подтыкая мне одеяло с двух боков. Я узнала, что он в нашем городе, лет пять назад. Увидела его портрет в газете. А до этого думала, он уехал, исчез из моей жизни навсегда. И что я должна была говорить? – сказала она, переходя от оправданий к наступлению. Я усмехнулась. Я хорошо знала свою мать.

– Я тебя не обвиняю, я просто хочу знать, как все было?

– А как было? – с внезапным ожесточением сказала мать. Я влюбилась без памяти. Наивная романтичная дурочка, только что приехавшая из Питера на каникулы в свой город. Голова у меня была забита возвышенными материями, и о прозе жизни я даже не догадывалась. Он ничего не обещал, – добавила она. – Я знала, что он женат, но думала, что все как-то утрясется и мы будем вместе. Но когда я заговорила о будущем, ему это не понравилось, и он пропал из моей жизни, а я осталась с пузом. Тебя эта версия устраивает?