Алексей Грачев - Кто вынес приговор

Но надо бы повидать еще раз Хрусталя. Надо еще раз поговорить, посмотреть в его моргающие глаза. А он, может быть, в "Бирже", особенно после утренней бани...

Мимо ресторана "Бристоль" свернул в переулок. За углом каменного особняка, во дворике, похожая на часовенку домушечка - трактир "Биржа". Полуподвальное помещение едва озарялось светом лампочек, ввернутых в железные сетки. Потолки арочные, нависают тяжело над столиками, над солянками, над бутылками с пивом, над головами посетителей. На стенах, кажущихся влажными от кухонного пара, лубочные картинки с изображением рождественских красавиц, с изображением каких-то вояк с саблями. Настежь открыта дверь в кухню, и входящий, без карточки, нанюхает все, что готовится на плите, - солянку ли, щи ли, жареную телятину, рыбу ли осетрину паровую или же рыбу в соусе... В трактире этом больше базарный люд чаевничает. Мужики и бабы из деревень с деньгами, завернутыми в платки, засунутыми в голенища сапог. За чайниками, окутанные паром, взопревшие и пыхтящие. А за другими столиками уголовный мир - шпана, налетчики, девицы с бульвара. Из-под полы самогон. Тихие разговоры, зоркие взгляды на этих мужиков и баб. Здесь плетутся "наколки", здесь обтяпывают всякие воровские дела, здесь бывает игра в "буру" или "очко", по коленкам, незаметно. Здесь же начинается свалка блата, не поделившего деньги или красивых шмар. До ножей, до крови... Тогда сыплются чайники на пол, валит народ к выходу, а под ногами похрустывают и мнутся вот эти баранки да бублики...

И сейчас стучали стулья, бухтели по-пьяному кулаки о стол. Степенные крестьяне обливались потом возле самоваров, точно были там, в деревнях.

Костя огляделся и увидел возле фикуса, за столом, каракулевый воротник. На воротнике по-девичьи светлые волосы. Все же - хорошее пальто на Хрустале! Агентам губрозыска такие вещи не по карману. С форсом пальтецо, денег не малых стоит. А может, и не денег, а колец да перстней с пальцев, сережек из ушей этой нэпманши, дело которой ведет сейчас Барабанов. А докажи, раз потерпевшая примет не разглядела. "Вероятие нужно", как скажет Хрусталь.

16

Он прошел к стойке, задевая спины тесно сидящих посетителей, попросил официанта, смотревшего на него готовно, чтобы тот принес солянку, хлеба, бутылку пива.

- Одну минуточку, Константин Пантелеевич.

Официант ловко, точно палач, вышиб стул из-под дремлющего за столом мужика - мужик осел на пол, все так же не спуская головы с красных, залитых пивом, рук.

- Пожалуйста, и сиденьице.

Костя взял стул, направился к кадке с фикусом, оплывшим синевой табачного дыма и кажущимся оттого диковинным подводным растением. Подсел сбоку за длинный и широкий стол, накрытый свисающей грязной скатертью.

- Как баня, Хрусталь?

Хрусталь сидел под листьями, развалясь сытно, раскинув руки на спинки соседних стульев, жуя сонно папиросу. Лицо все так же бледно, и бледность эта усиливалась шарфом, лежащим на плечах вроде палантина. Рядом с ним уставился на Костю тяжелым взглядом иссиня-черных глаз какой-то незнакомый мужчина, короткий ростом, пригнувшийся туго, длиннорукий. Он был в шапке-ушанке, пиджаке, вышитой рубахе с засаленным воротом. Лицо круглое, в ряби оспы, с толстыми губами, на которых тоже, как и у Хрусталя, прилип окурок "Смычки". Здесь же сидела и улыбалась Лимончик, девица без определенных занятий, стройная, с милым лицом, с густыми белыми волосами, с желтизной, расплывшейся по щекам, с фасолевыми глазами. На ней кашемировый платок, стянутый на поясе, короткое мужское пальто, полусапожки. В ушах качались, похожие на коромысла, позолоченные серьги. И тоже курила, пьяно бросая взгляд на Костю.

- Баня что надо, - ответил наконец, как очнувшись, Хрусталь. Выдавил изо рта окурок на пол, посунулся на стол грудью, в упор и настороженно разглядывая Костю. Стол качнулся, зазвякали пустые бутылки из-под мадеры, стаканы, тарелки с закусками. За спиной, за кадкой, негромко, со всхлипом, зашипела пластинка - исполнялся какой-то танец на трубах духового оркестра. Граммофон был стар, испорчен безнадежно - он скрежетал то и дело, звук вдруг угасал, как не выдержав соревнования с шумом трактира. Хрусталь захлопал ладонью по столу в такт музыке, но вот, как вспомнив вдруг, сообщил:

- Узнавал я. Не наши "квас пустили" твоему фраеру...

- Спасибо за помощь.

Тот уловил насмешку в голосе инспектора, откинулся снова на стул, заболтал руками, из-под прищуренных глаз все так же настороженно и зорко поглядывая на Костю. Пояснил негромко, мотнув головой в сторону своего соседа в расшитой рубахе:

- Гуляем. Может, заодно? Раскошелимся, сунем лишний раз руку в "скулу"...

- Мне принесут, - сказал Костя, прислушиваясь к голосам за соседними столиками. Голос, нудный, гнусавый, заставлял видеть перед собой лицо с носом продавленным, пробитым чем-то тяжелым:

- Получил пособие семнадцать рублей, как маляр. По безработице, значится. Купил бутылку, в карман сунул. Иду по улице, а встречь бабенка. Остановила и кричит: айда к нам, все веселее. На кой оно мне веселье-то, а ведь пошел.

Голос затих, немного погодя послышался голос сочувствия:

- Вот те и пособие. Лучше б и в глаза, значит, не видать его.

Появился официант, поставил перед Костей глиняную чашку, полную солянки, - в бульоне, красном от перца, густо было перемешано мясо с колбасой. Принес тут же тарелку с кусками пышущего теплом хлеба - только что, наверное, из пекарни. Открыл пиво, пристукнул стакан о столик и взглянул вопросительно:

- Больше ничего?

- Ишь, поставили, - проговорил завистливо и с каким-то задумчивым сожалением Хрусталь. - Нам столько мяса не навалят. Не сыщики.

- Вы, ребята, послушайте только...

Костя обернулся на этот визгливый крик. Мужичок, в пальто, подбитом изнутри собачатиной, в треухе, склонясь через стол, кричал паренькам, одетым в серые армейские шинели, коротко остриженным, глядевшим на соседа с хмурым видом:

- Вот отслужили вы, попотели, провоняли этим солдатским потом. А что заслужили? Голый чай с баранками. Да еще толкались по бирже. Да и досталась работка чистить старые паровозы. Я знаю, что такое. А вы давайте-ка ко мне в артель.

- А работать на кого будем? - спросил один из красноармейцев, натягивая на голову шлем.

- Как на кого? - оторопел зазывала. - На вас. На трудовую артель.

- Знаем, что за трудовая артель, - засмеялся второй, тоже облачаясь в шлем. - Батька, матка, дочки, сынки. А звание - трудовая. От финансовых агентов чтоб скрываться. Нет, дядька, не мани нас наварным столом... Трудовая валяная артель, - закончил он презрительно. - Айда, Саня, смотреть я на него не могу.

Костя проводил их взглядом, одобрил про себя: молодцы ребята, как отчесали мелкого буржуя, и головы не поднимает, сидит как в воду опущенный. Увиделся ему тут вагонный тупик за станцией, у лесопилки, а на рельсах, засыпанных снегом давно, в два ряда эти паровозы старые: понурые, с пробитыми тендерами, с помятыми будками, с выбитыми стеклами, с механизмами, опутанными золотистой паутиной ржавчины, с разинутыми по-голодному топками, из которых и до сих пор тянет каменным углем остро и едко. Собирались их было валить в литейные печи, да вот комитет большевистской партии решил поднять людей на ремонт. Оно и понятно - мало паровозов, а заводы не отстроены, чтобы выпускать их быстро да дешево. Подумал: может, уже нынешней зимой выйдут паровозы на большую дорогу, побежит за ними на стальной пристяжке черед вагонов, платформ, пульманов, цистерн. Зафукают они черным дымом, застучат колесами по рельсам - где будут в это время парни в армейских шинелях?