Алексей Грачев - Кто вынес приговор

Костя поднялся из-за стола:

- Идем, Сергей, к Канарину, там окончательно решим, что нам делать. Но я думаю: пока будем осторожными. Не надо шевелить трактирщика. Трактирщик не один, если он имеет отношение к ордерам на мануфактуру.

- Есть и другая пока работа, - согласился Подсевкин. - Надо еще раз поговорить с прачкой. И держать под наблюдением трактир "Хуторок".

- И Дужина еще, - вставил Костя. - Когда-то был связан с Сынком, пояснил он Подсевкину. Дверь отворилась, осторожно вошел дежурный. Он козырнул инспектору:

- Там женщина пришла. Ее квартирант, счетовод фабрики, куда-то пропал два дня назад.

Костя торопливо поднялся, быстро спустился по лестнице вниз. Маленькая полнолицая женщина тревожно смотрела на него от входа в дежурку.

Когда он, выслушав ее, сообщил ей приметы человека, убитого на Овражьей улице, она сказала сразу:

- Он и есть мой квартирант Георгий Петрович Вощинин. А что с ним?

18

Двор булочной Синягина ограждал высокий забор, сбитый из толстых, темных досок, для крепости в некоторых местах схваченных, как зубами, металлическими угольниками. Вместо ручки на двери покачивалось медное кольцо, с глубокими и острыми выбоинами. Может, ломился кто, в свое время, во двор, ошалело размахивая топором, тяпая вот по этому кольцу лезвием, слепо и часто.

Толкнув калитку плечом, Костя вошел во двор, захламленный, с поднявшимся шумно вороньем над помойкой, с белизной белья, летающего над веревками. С другой стороны двор замыкал вытянутый на полквартала одноэтажный дом, похожий на каменную стену. Окна были узки и по большей части одеты в решетки, висели над самой землей; дверь единственного крыльца сорвана. Вход чернел глубокой темной ямой. Возле этой ямы-входа толклись жильцы - обсуждали что-то или ждали кого на этом холодном, пропахшем печной золой и помоями ветру. В глубине двора курилась дымком маленькая банька. Пройдя двор, перешагнув через разбросанные по земле березовые плахи, Костя остановился. В приоткрытую дверь была видна фигура девушки - в кофте красной и длинной черной помятой юбке, грубых ботинках. Она стояла возле плиты, мяла с усердием палкой в котле бурлящее весело белье. Катились к дверям клубы пара, смешанные с едким дровяным дымом. Сквозь щели плиты поблескивали огоньки, и по влажному полу мельтешили игривые розовые круги. Ноги девушки в серых штопаных чулках казались охваченными пламенем - вот-вот она услышит эту боль от жара огня, закричит, кинется навстречу инспектору.

Костя вошел, стукнув кулаком по косяку, и девушка, услышав стук, оглянулась, но не сказала ни слова, хотя был виден испуг в черных глазах. Отступила в глубь баньки, держа палку в руке, как клинок. Невольно поддернула ворот кофты, точно подуло в нее стылым ветром улицы.

- Инспектор Пахомов я, из губернского уголовного розыска, - сказал Костя, смахивая со скамьи пыльную пену, присаживаясь и разглядывая с любопытством прачку. - Тебя Полей зовут?

Она кивнула, а он еще спросил, на этот раз не сдержав улыбки:

- Чего пугливая?

Девушка не ответила, но было видно, что успокоилась сразу, принялась снова с силой давить белье палкой, белье полезло из котла белой поросячьей спиной и даже по-поросячьи зачавкало, запохрюкивало, заплевало ей в лицо жгучими клубами пара. Она отворачивалась, морщила лоб, жмурила глаза, задыхаясь, отступала на миг и вновь подступала, налегая на палку.

- Спросить я зашел, - проговорил он, не отрывая взгляда от ее лица, закрытого, точно фатой, пеленой пара. - Не видела убитого или налетчика вчера вечером?

- Не видела... И что это вы ко мне пристаете? То один, то другой...

Она отбросила палку, присела на корточки, потянула из невидимого зева под плитой железную кочергу с витками на конце.

- Постой-ка...

Он шагнул к ней, отобрал у нее из рук кочергу:

- Поворошу за тебя, так и быть.

- Это зачем же?

Она уставилась на него удивленно, вдруг тихо прыснула, глаза так и сжались, заискрились.

- Да чтобы приветливее была.

Он откинул дверцу плиты, сунул кочергу в пламя. Плахи были толсты и больше дымили, чем горели. Он пошевелил их, и они обвалились вяло, пошипели с живой сердитостью, а пламя стало еще меньше, и вдруг кинулись клочья синего дыма. Глаза заело, защипало до слез.

- Нет, так дело не пойдет. Топор есть?

- Зачем еще?

- Наколю потоньше. Ты бы еще целое дерево запихнула в топку.

- Да и не надо, - засмеялась она. - Поеду сейчас полоскать на Волгу. Закрывать буду скоро. Что не сгорит, вытащу в снег.

- Нет уж... Топить еще придется тебе...

Он заметил топор в углу, поднял его, вышел во двор. Примостив одну плаху у порога, подтащил несколько других и принялся колоть с веселой яростью и с каким-то удалым размахом. Во двор в это время въехали сани, и возница, мужик в армяке, принялся стаскивать с саней деревянные ящики под тесто, лохани, железные решета. Из булочной вышла женщина, выплеснула воду из ведра возле забора, поленившись дойти до помойки. Сразу же за ней появилась другая, полная, в черном платке, в валенках. Она приблизилась к Косте, глядя на него с недоумением.

- Это еще кто такой? - спросила наконец, закончив эти смотрины. Спрятала руки в карманы стеганки, как бы этим говоря: буду ждать, пока не ответишь на вопрос.

- Дровокол, не видишь, - хмуро ответил он, подумав про себя: "Заметили уже, подан сигнал тревоги на всю булочную".

- Что-то не видела таких дровоколов раньше.

- Земляк Полин, помогаю ей.

- Ну, помогай, - неожиданно и с поспешным радушием согласилась она и даже улыбнулась. Закричала так громко, что мужик, волочивший ящик в пекарню, уставился в их сторону.

- Эй, Полька, как отполощешь, гладить будешь. Да еще решета не забудь прокипятить да почистить... Углей припаси...

- Ладно, - послышалось из бани. Сама Поля не показалась, застеснялась, может. Набрав охапку дров, Костя внес их в баню, сложил аккуратно возле плиты.

- Вот тебе на следующий раз. А ты, видно, много работаешь. И стираешь, и полощешь, и гладишь, да еще за пекарей решетами гремишь... А денег на одежду не наработала...

- Наработаю еще, - сердито огрызнулась она, выжимая скатерть. Бросила ее в корзину, стала вытирать руки о ситцевый передник, глядя при этом, как аккуратно разбирает он разбросанные по полу щепки, поленья, складывая их в кучу возле входа в баню.

- Кой-как все у тебя. Запнешься, нос разобьешь...

- Да не успеваешь прибираться, - призналась она. - Все бегом...

- В профсоюзе не состоишь?

- На что он мне, профсоюз?

- А следил бы, чтобы лишнего не перерабатывала на нэпмана... Оштрафовать надо бы твоего хозяина. Наверное, по двенадцати часов гнешь спину на него возле этого белья. Вот повидаю я инспектора труда.

Поля помолчала, сняв с пояса передник, повесила его на гвоздь. Степенность и рассудительность пожилой женщины зазвучали в ее строгом голосе: