Александр Граков - Руссак (фрагмент)

сколько дней безделья ты еще можешь рассчитывать?

- Сказали - на позиции через месяц! - пожал плечами Олег.

- Через месяц мы с тобой... - Нина запнулась, затем спросила напрямик. - Скажи, я тебе нравлюсь?

- Очень! - признался Олег. - Ты красивая!

- Сама знаю! - засмеялась Нина. - Тогда мы с тобой через месяц можем прямо отсюда махнуть на

курорты. Кстати, как тебя зовут-то?

- Айс! - почему-то брякнул Олег.

- Гм-м-м! - понимающе прищурилась Нина. - Что ж - до свидания, Айс! она бросилась ему на

шею, И их губы слились в долгом поцелуе.

- Я тебя сама найду, Олег! - прокричала она затем, скрываясь стачкой за ближайшим поворотом.

Он пораженно закрутил головой - вот чертовка, да она давно уже его имя разузнала! Скорее всего - у того же Вовчика... И он с веселыми воспоминаниями и легким сердцем пошел обедать.

Вообще-то норма питания добровольцев в столовой соседней с ними бронетанковой части вызывала у Грунского, мягко говоря, недоумение: провонявшийся старый сыр, немного хлеба и все тот же

осточертевший куркут. До вчерашнего дня Вовчик Светлов успокаивал его по-своему:

- Тебя, Олежка, ждет здесь еще много интересного, так что привыкай, терпи! А в Арцахе получше

будет: валом трофейной жратвы, а если "планчиком" захочешь разжиться его там тоже море!.. Главное вернуться "оттуда" в целости и сохранности. Держись, если что, нас - мы люди битые! Даст Бог, с этого захода пару стволов неучтенных притащим втихаря, продадим - вот тебе и бабки для отдыха! А то и на родину махнем, подальше от этих обезьян!

По его совету Грунский начал пускать "с молотка" - за арах* и жратву свои "лишние" вещи, так

как оставлять их до возвращения "оттуда" у кого-либо не имело никакого смысла, все равно сопрут, а таскать их с собой - просто неудобно, как чемодан без ручки. Исчезновению личных вещей весьма способствовали вечные вечерние гости-офицеры-танкисты соседней части. Приходили они с водкой, а уходили поздно ночью с чем-нибудь "на память" о классном мужике Грунском очками, рубашкой, зажигалкой...

А однажды вечером, когда Светлов, пережрав дармовой водки, храпел "в отключке", а Олег ходил в

столовую за скудным ужином - полбулкой хлеба, кто-то умудрился "по-братски" спереть последнее - сложенный загодя на выезд "сидор" - с носками, трусами, бритвой и всякой нужной мелочью.

Разбираться поутру никто не захотел - русскому выдали новый, но... абсолютно пустой вещмешок. Тоже побратски.

*Арах-водка

Олег прекрасно помнил армян бывшего Совдепа, застойных и перестроечных времен - нормальных, общительных и веселых мужиков. "Что же с ними, блин, произошло? Может, здесь собрались одни малохольные? Смотри, что творят? Придется, видимо, заняться ими по-другому!" - закипая, думал уже не Олег тот, прежний Айс брал верх над его личностью, заставляя заниматься "разборками".

Сказано - сделано! Через пару дней он отловил за туалетом армянина, который спер со склада три

сухпая. Он застал его в тот момент, когда "экспроприатор" впопыхах запихивал консервы в сетку, а вощеную бумагу заталкивал в кусты. Состоялась воспитательная беседа.

- Ах ты, говнюк! Я разным дерьмом перебиваюсь, хотя и работаю здесь, а ты хочешь, чтоб тебе

все готовеньким с неба падало?! - и по челюсти, и в лоб!

- За что, джан? - расплакался несчастный. - У меня дома дети вторую неделю голодают, а работы

нет. Зато сосед Аро, который тоже здесь работает, жиреет день ото дня. Цены на продукты у него - не подступишься!

"Снова что-то не так сделал! - мгновенно остыл Олег. - Этот нищий, тот - вор! Поневоле свихнешься. Да чтобы этот дурдом понять, самому нужно головой о рельсу постучать, чтобы мозги по-другому варить начали!"

- Вали-ка ты отсюда, брат, пока тебя еще кто-нибудь не застукал. И консервы эти забирай! - отправил со склада Грунский неудачливого вора, не выдержав слезной исповеди сорокалетнего грешника.

Да, много нужно потопать по этой стране, покуда не начнешь понимать происходящее вокруг тебя! С

Аро бы "разобраться по-братски" - отъел гад, харю на гуманитарной помощи, да нельзя - сам с голодухи загнешься или по мусоркам лазить начнешь в поисках хлебной корочки! С тех пор, как у Олега закончились "лишние" вещи, интерес к нему офицеров-танкистов заметно упал. Отказали и в приеме на кухне соседней части. Зато кладовщик расщедрился: для них со Светловым было у него всегда припасено что-нибудь вкусненькое. А требовалось за это всего-ничего: закрывать глаза на подъезжавшие иногда грузовики без товаро-транспортных накладных да помогать грузить на них коробки, мешки и ящики. Мало-помалу Грунский со Светловым попали в полную зависимость от Аро, и это больше всего злило Олега, не терпевшего посягательств на свою самостоятельность.

- Чтоб ты сдох, онанист жирный! - слишком уж часто за последнее время желал он ему.

Раздражало и отсутствие Нины - словно сквозь землю провалилась со времени их единственного

"свидания"... Тешили лишь воспоминания о внезапной встрече с ней, порой настолько яркие, что Олег однажды огромным усилием воли сдержался, чтобы не заняться "рукоприкладством" наподобие кладовщика.

Спасали стихи, в их строчки он выливал накипевшие в душе чувства и помыслы. Писать он их начал с шестого класса, влюбившись тогда в красавицу-восьмиклассницу Элку - королеву красоты всех

выпускных классов их школы-восьмилетки. Взаимности он, естественно, не добился, и любовь к Элке со временем прошла. А вот любовь к стихосложению осталась... Вечером седьмого марта он один сидел в дежурке, подтапливая железную "незабудку", и, от нечего делать, подбирал рифмы. Постепенно на бумаге начало что-то вырисовываться:

Кто мог предвидеть, что в безбрежье

Судьба исполнит вдруг мечты,

И где-то в ближнем зарубежье

Найдем друг друга я и ты?

Найдем и тут же потеряем

В потоке жизненном. Почти

Вдруг уподобившись трамваям

На разветвлении пути...

Любовь была? Да нет, любовью

Случайной связи не назвать!

Слиянье губ - до слез, до крови,

И умереть, и не дышать...

Шептать слова - не зная смысла,

Лаская тело, губы, грудь,

Быть для тебя вином искристым,

А после - на груди уснуть.

Проснуться рядом лишь с тобою,

И век прожить, и жизнь пройти.

А то, что связано судьбою,

Не разрубить, не расплести!

И видеть тень ресниц густую,

Глаза, улыбку - вновь и вновь...

Пусть кто-то чтит любовь другую,

А разве это не любовь?

Внезапно на его плечо опустилась теплая маленькая ладошка, и он услышал:

- Это... для меня?

- Нинка! - заорал, вскакивая, Олег. Табурет полетел в сторону, а он схватил Нину, приподнял и закружил вокруг себя, напевая что-то бессвязное.

- Пусти, сумасшедший! - брыкалась она с деланным возмущением. - Запри лучше дверь сначала!