Хью Уолпол - Над тёмной площадью

Невысокий господин с моноклем, беспокойно озираясь по сторонам, упорно твердил одно и то же:

— Так где же все-таки квартира Эскота? Что за странность! Никак не можем найти квартиру Эскота!

К своему изумлению, Хелен обнаружила, что Осмунд и Пенджли, поглощенные толпой, уже приняты в веселую компанию и толкутся вместе со всеми. Она сразу же сообразила, что Пенджли намерен скрыться, воспользовавшись таким удобным случаем. И действительно, ему ничего не стоило улизнуть в любой момент. Осмунд не смог бы ничего поделать в этакой теснотище. Пенджли будет круглым дураком, если не сбежит, подумала Хелен. Она слышала, как кто-то его уговаривал:

— Все в порядке, дружище! Надо же выпить за его здоровье! Всем нам будут только рады.

Глянув в сторону Осмунда, она увидела, что его держит за руку здоровенный тип.

— Идемте, идемте, сэр, он будет счастлив вас видеть! Сегодня двери распахнуты для всех, нам всем по пути!

Да и сама Хелен мгновенно очутилась в гуще карнавала.

Рядом с ней возникла тощая, очень взвинченная молодая особа, которая так и вцепилась в нее:

— Где мой муж, а? Я вас спрашиваю! — Она была в негодовании. — Уж вы-то точно знаете!

— Мне очень жаль, но я не знаю, — ответила Хелен.

Молодая женщина всмотрелась в нее.

— Извините, — сказала она сердито, — я думала, вы Мэри Петч. Пойдемте со мной. Она куда-то делась вместе с моим мужем, я этого не потерплю.

Терзаемая тревогой и отчаянием, Хелен устремилась вперед. Ощущение нереальности всего происходившего, блуждания в каком-то странном лабиринте, владевшее ею с того момента, как она в тот вечер вернулась в квартиру, толкало ее все дальше. Если Осмунд с Пенджли застрянут на этом карнавале, то ей надо быть поблизости, решила она.

Шествие увлекало их выше и выше по лестнице.

На следующем этаже дверь в квартиру была открыта настежь, и оттуда неслись звуки необычайного веселья. Новоприбывшие гости гурьбой ввалились в переднюю. Хелен обратила внимание на то, что квартира была такая же, как у Осмунда. Но если гостиная этажом ниже, убранная канделябрами, триптихом и прочими предметами роскоши, только что была местом драмы, разыгрываемой небольшим числом участников, то гостиная в квартире номер три в описываемый момент была до предела набита веселыми людьми. Шум стоял оглушительный. Во всю мощь играл граммофон, все пели и кричали. Хелен оттерли в угол. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Вплотную к ней оказался худой печальный господин в тунике, трико и сандалиях. Он был притиснут к стене и, по всей вероятности, чувствовал себя крайне неуютно.

— И зачем я сюда притащился? — неожиданно произнес он. — Знал же, что так будет и что мне будет противно. А все-таки пришел!

Все происходившее дальше Хелен помнит очень четко. Ее охватило предчувствие приближающейся смертельной катастрофы, словно кто-то, заглушая общий гам, крикнул ей в ухо: «Ну теперь уж вы никуда не денетесь… не смейте шевелиться… попались… еще секунду, и…»

Есть такой кошмарный сон, когда снится, будто ты перебегаешь железнодорожный путь перед несущимся на тебя поездом. Рев локомотива все громче и громче. Ты бежишь, а расстояние между рельсами, вместо того чтобы уменьшаться, увеличивается. Твои ноги словно прилипли к полотну. Ты слышишь пронзительный свисток; огромное черное брюхо локомотива надвигается на тебя, закрывая белый свет… последний, предсмертный вопль, сокрушительный удар…

Хелен находилась совсем недалеко от открытой двери. Вся мебель из комнаты была заблаговременно вынесена, стульев не было, и гости сидели на полу. Единственными предметами, по которым можно было судить о вкусе майора Эскота, были гравюры на спортивные темы — лошади, перепрыгивающие через барьеры и рвы, и тому подобное, — но они терялись на фоне обоев багряного цвета, не в меру густо разрисованных китайскими пагодами. Небольшая прихожая тоже была переполнена людьми, впрочем, как и спальня. Напитки скорее всего были сервированы на кухне и в ванной комнате. Уже не помню, что в этой части мне рассказала Хелен, а что я взял из описаний подобных вечеринок в современной беллетристике. Заметьте, что ни один роман без этого сегодня не обходится.

Хелен думала только об Осмунде, но его нигде не было видно. Она выяснила, что не только она, но и кое-кто из гостей, принимавших участие в празднестве, даже в лицо не знал хозяина дома. Ей представлялось, что в тот вечер любой желающий мог заглянуть к нему на огонек. Это происходило еще до того, как в прессе была развернута известная кампания, имевшая лозунг: «Долой ограды и преграды!» Но Хелен уже тогда почуяла эту моду, о которой я узнал годы спустя. Согласно этому нововведению обязательно следовало разбавлять своих гостей незнакомым людом, потому что именно незнакомцы часто вносили оживление в чинные и нудные домашние торжества. И многие ревниво придерживались этого правила.

И еще она подметила, что все эти ликующие, хохочущие, шумливые господа на самом деле не были похожи на счастливых людей.

Как я уже сказал, сначала она никак не могла найти в этой толчее Осмунда. И вдруг она его увидела у дальнего окна. К ее изумлению, он обнимал за плечи какую-то полуодетую рыжеволосую красотку. Но его взгляд был устремлен в сторону — он не отрываясь смотрел на Пенджли!

Хелен перевела глаза на Пенджли. Он стоял, задрав голову и глядя сквозь очки, торчавшие на кончике его носа, вверх, на круглое, разгоряченное лицо пожилой дамы, которая так неловко держала над ним бокал с шампанским, что содержимое грозило выплеснуться ему на лысину.

Тут есть некоторая загадка. Хелен была права, полагая, что, хотя коротышка не отводил глаз от бокала нависшей над ним дамы, наверняка в это время он чувствовал на себе взгляд Осмунда и лихорадочно соображал, как бы сбежать. Поставив себя на место Пенджли, Хелен пришла к твердому убеждению, что он понял, и причем впервые за весь вечер, что Осмунда следует бояться. Да, он был напуган, и Хелен это чувствовала, как если бы сама была в его шкуре. До него наконец-то дошло, что Осмунд в житейском смысле слова уже не был нормальным человеком, и если так, то у него наверняка были нарушены причинно-следственные связи; отныне он жил в особом мире и руководствовался иными представлениями. Хелен еще глядела на Пенджли, когда он вдруг начал бочком пробиваться сквозь толпу. Ей даже показалось, что она прочла его мысли: «Надо бежать отсюда, иначе я погиб».

Осмунд зорко следил за его маневрами. Хелен видела, как Осмунд взглядом приказал ему остановиться и Пенджли замер на месте. Его толкали со всех сторон напиравшие гости, но он не шевелился, словно был загипнотизирован.

Опасаясь, что в любой момент может произойти что-то страшное, Хелен решила во что бы то ни стало пробраться к мужу. Она знала, что только она может удержать его от безрассудства, и эта мысль почему-то ее тешила. Хелен рассказывала мне потом, что, глядя на Осмунда из дальнего угла комнаты, она вдруг подумала: разве может кто-нибудь из этих людей представить себе, насколько Осмунд благороднее и выше их — недосягаемо выше! — по красоте души, человеческому достоинству и как в отличие от них от всех он щедро наделен божественным огнем — огнем, который пылает в его душе и который, увы, привел его однажды в темницу, а затем к изгнанию. Да, убийца и преступник — пусть будет так, но образ, явившийся ей в те незабываемые мгновения, был истинным Осмундом.